того, кто давит мысль и честь,
единомышленников нету —
лишь соумышленники есть.
Но верю всею горькой болью,
что где-то, прячась будто мышь,
безмысльем загнана в подполье,
скребет бумагу чья-то мысль.
Кто он? Простее нет разгадки.
Поэт… Они как воробьи.
Сначала бьют их из рогатки,
потом разводят «из любви».
В аду казарменного рая,
где заморочили народ,
в народе правда вымирает,
но, умирая, не умрет.
И там, затравленно скитаясь,
напишет правду страшных лет
мой брат неведомый китайский —
духовный лагерник поэт.
В его стихах без лжи парадной
предстанут мумии чинуш,
лжекоммунизма император
и оскопленье стольких душ.
Дай Бог, чтоб тайные тетрадки
пошли в печатные станки,
чтоб промахнулись все рогатки,
чтоб в цель попали все стихи!
Спасибо, худенький матросик,
за твой опасливый подмиг,
за то, что ложь ресницей сбросил —
пусть боязливо, пусть на миг.
Народ никто не уничтожит.
Проснется он когда-нибудь,
пока еще хоть кто-то может
по-человечьи подмигнуть.
Бомбами – по балалайкам
26 января ультраправые экстремисты взорвали зажигательные бомбы в офисе известного импресарио С. Юрока, организующего гастроли советских артистов в США. При взрыве погибла секретарь С. Юрока – Айрис, еще тринадцать человек получили тяжелые ранения.
Два детектива ведут меня,
русского,
чьи-то портреты хрустят
под подошвами.
В сердце моем что-то тоже хрустнуло —
стоит искусство не так уж дешево.
Кто вы,
убийцы невидимолицые?
Бомбой в искусство —
не тонкость ли вкуса?
Выродки вы,
если даже полиция
стала от вас охранять искусство.
Кто-то сегодня звонит Барри Бойсу —
верному другу,
актеру прекрасному:
«Ты откажись —
или будет поздно! —
завтра читать комиссара красного!»
Барри, мы все-таки живы с тобою.
Барри,
мой кореш,
мы все-таки старше
девушки той,
подкошенной болью, —
той,
не повинной ни в чем секретарши.
Бедная Айрис,
жертвою века
пала ты,
хрупкая,
темноглазая, —
дымом задушенная еврейка,
словно в нацистской камере газовой.
Трудно