Толмач был немецкий и переводил, сильно коверкая слова. Несомненно, они резали слух Всеволода Ярославича, потому что за время напыщенной речи посла он успел несколько раз сменить позу, а костяшки его пальцев, сжимающих подлокотники, заметно побелели. Бояре и воеводы стояли прямо, будто аршин проглотили; гости же держались настолько вольно, что позволяли себе подбочениваться или переплетать руки на груди.
Выслушав барона, князь Всеволод обратился к нему на немецком языке, рассчитывая тем самым поразить фон Дюрента, но тот воспринял это как должное и сохранил горделивую позу. Евпраксия понадеялась, что отец вскипит и зазнайку погонят взашей из Киева, однако ничего подобного не произошло. Она была взята немцем под руку и отведена в Софию, где их освятили и причастили, осыпая пшеницей и хмелем. В знак согласия выйти замуж Евпраксии пришлось прилюдно расплести косу и поклониться барону, коснувшись рукою пола. После чего в пиршественную палату с уже накрытыми столами были внесены немецкие дары и девичье ложе из опочивальни невесты. Согласно обычаю, Евпраксия откинула покрывало, демонстрируя собравшимся девственную чистоту постели. Сватам полагалось лишь оценить увиденное и значительно покивать, однако заезжему немцу из баронской свиты вздумалось пощупать простыню, да еще с гнусной ухмылкой на физиономии. При этом он отпустил негромкую шутку, произнесенную только для ушей соотечественников, которые заулыбались, уставившись на юную княжну, залившуюся краской по самые плечи.
Всеволод Ярославич похолодел, сознавая, каким позором покроется его имя, ежели он не поставит на место зарвавшихся сватов. При всей своей набожности князь когда надо мог и вырывать языки поганые, и выкалывать глаза, глядевшие без должного почтения. Однако же поступить так с послами означало навлечь на себя гнев правителей куда более могущественных, чем он сам. Кроме того, киевскому князю пришлось бы попрощаться с затеей породниться с германцами и сойтись с ними во многих жизненно важных вопросах. Памятуя эти обстоятельства, он хотел было лишь осадить наглеца грозным окриком и уже собирался сделать это, когда на сцену выскочил его шестнадцатилетний оруженосец.
Всеволод приставил к себе юношу по примеру иноземных королей и императоров, на которых стремился походить во всем. Оказав честь Гориславу, князь заодно возвысил и облагодетельствовал весь род Мстиславичей, преданных ему отныне. Обычно оруженосец держался где-нибудь поблизости, незаметный, но всегда готовый услужить и принести требуемое. Но сегодня выдержка изменила ему. Вырвавшись из рядов придворных, он в два прыжка достиг шутника и оттолкнул его с такой силой, что тот неуклюже пошел на каблуках и пятился до тех пор, пока не был подхвачен соратниками.
– Не суй руки, куда не просят! – воскликнул Горислав.
Толмач перевел, хотя и без этого смысл отповеди был ясен всем присутствующим.
Всеволод Ярославич с облегчением откинулся на спинку трона. Оруженосец вмешался очень