– У нее астма, а она курит, – заявил шеф, показывая на нее пальцем. – Жить надоело? Завтра эта дверь будет закрыта – никаких перекуров! Быстро за работу! Не то уволю всех к чертям! Мать вашу!
Шеф, не переставая ворчать, ушел. Все молча уселись на свои места и принялись за работу.
– Мне плохо, – тяжело дыша, шепнула Оленька.
– Немного осталось. Скоро конец рабочего дня, – успокоила ее Инга.
Я же ликовала в душе – так напугать этих куриц, что до сих пор они трясут своими куцыми хвостами от страха.
Оленька не пришла сегодня на работу – у нее обострилась астма.
– Бедняжка! – вздохнула Инга. – Не мудрено слечь после вчерашнего. До сих пор не понимаю, как такое могло случиться?
Тут она впервые посмотрела на меня, как на нечто одушевленное, до этого момента она не видела никакой разницы между мной и мусорной корзиной. Я не шелохнулась. Ты можешь подозревать меня в чем угодно, моя прелесть, мне это безразлично.
Полшестого. Все повскакивали с мест и, со смехом, стали натягивать плащи и перчатки.
Тут открылась дверь, и вошел Денис. Не увидев Оленьки, он вопросительно поднял брови. Инга отвела его в сторону и рассказала, что произошло вчера, и как это повлияло на Оленьку. Денис слушал Ингу с потерянным видом, оглядываясь на Оленькино место.
Смертельная зависть и ревность захлестнули меня.
Никогда не думала, что эти чувства могут быть столь сильными. Разъедая мое существо, они обнажили худшие черты, о которых я и не подозревала. Похоже, я способна смести все барьеры нравственности, вплоть до преступления.
Словно иду по лезвию бритвы: с одной стороны – моя безумная страсть, с другой – изматывающая душу ревность. Мне порой начинает казаться, что убийство не столько преступление, сколько избавление от изнуряющих мук.
Ревность – такая чума, она выжигает и опустошает душу, ей недоступна логика разума. Трудно рассуждать, когда лава ревности кипит в крови, и тогда обезумевший человек становится способен на непоправимое.
Если ревность накрыла тебя, то невозможно противостоять той лавине…
Утром шеф зашел к нам и кричал, как резаный. Отчеты опять не сходятся, а тут еще Оленьки нет. Бросил бумаги на ее стол и ушел.
– Совсем рехнулся, – прокомментировала Инга. – У меня даже руки трясутся, старый баран!
– Что за бумаги он кинул? – спросила Наташа.
– Те, что нужно переделать, – пожала плечами Инга. – Я так полагаю.
– Не скоро же он их дождется, – хихикнула Наташа. – В прошлый раз она аж две недели болела.
– Так ему и надо! Пойдем, перекур сделаем. Мне нервы нужно успокоить, – вставая, сказала Инга.
Пока они дымили, я живо сняла копии с этих бумаг. Никто ничего не заметил, и до конца рабочего дня я была в прекрасном настроении, разве что не напевала.
После работы я направилась к Оленьке, натянув шапку и подняв воротник, благо весь