Но ведь сколькие из нас чуть ли не боготворили Ленина. Я разлюбил сначала его ученика, казавшегося мне предателем своего учителя, но когда понял что он на самом деле верный его ученик, я разлюбил и учителя. Вот и вся история.
Тогда свою «Автобиографию» я с интуитивной спасительностью назвал Преждевременной, потому что понимал, что еще был не совсем готов к ней.
Почему же я решился ее написать?
Ничего нет неслучайней, чем Случай.
После моего спора с Хрущевым на правительственном приеме, когда я защищал от его гнева молодых художников, мою предполагавшуюся поездку в ФРГ отменили как нецелесообразную, а потом мне позвонил помощник Хрущева Лебедев и неожиданно пригласил от имени Хрущева меня с женой на встречу Нового года в Кремль (смотрите статью «Оттепель в морозилке» в одном из следующих томов. – Примеч. автора). Увидев, что Хрущев довольно мирно подошел к моему столу, чтобы поздравить и меня и мою жену, ко мне затем подлетел секретарь ЦК Л. Ильичев, отменивший мою поездку, и заюлил: «Евгений Александрович, у вас с визой все в порядочке – завтра уже можете получить ваш паспорточек. Ждут вас в Германии, очень ждут. Но тем не менее будьте осторожны – там ведь реваншисты поднимают головы. Не дайте им ни в коем случае вас использовать».
Нецелесообразность волшебно превратилась в целесообразность.
И мы с Галей оказались в ФРГ.
12. Реваншизм гостеприимством
Владелец концерна газеты «Ди Цайт» и журнала «Штерн», пригласивший нас, Герд Буцериус оказался одним из самых образованных капиталистов, которых я не мог раньше и вообразить, воспитанный на «Мистере Твистере». Это был настоящий интеллигент, прекрасно знавший литературу и надеявшийся со мной подискутировать о Марксе, которого он знал назубок, но был удивлен и несколько разочарован тем, что я по уровню явно не годился ему в оппоненты, да и желания у меня большого не было, хотя мне нравился похожий на стихи «Коммунистический манифест»: «Призрак бродит по Европе, призрак коммунизма», а еще песня «Интернационал», которую в детстве напевал во время уколов, представляя себя под пытками, словно краснодонца. Однако Герд Буцериус задал мне вежливый вопрос насчет строчки «кто был ничем, тот станет всем». «Не кажется ли вам, что если ничто станет всем, то ведь и все может превратиться в ничто?», на что ответа я не нашел. Но у нас были те же любимые книги «На Западном фронте без перемен» Ремарка