Поспать бы хоть немного. Поезд летел сквозь совсем непролазную ночь, чернота была в окнах с обеих сторон, низкие своды кремового потолка нависли, как этот чертов грот, про который рассказывал дедушка Людвиг. У каждого немца есть грот, в котором играет Вагнер, – так он, кажется, сказал? И спросил, не скучно ли ей, видимо решив, что она не поняла. «Нет, дедушка Людвиг, я поняла, – думала Ева, и чернота за окном плыла, лампочки дробились в злых слезах. – Поняла, потому что я разгребаю все эти ваши пещеры и ваших вагнеров – тайные желания, которые неспособны удовлетворить ваши жены. Вы сидите в них, чертовы людвиги, и ваши вонючие пещеры так и останутся вонючими пещерами, покуда в них нет любви».
Вокзал Ostbahnhof, противная морось за окном, неживой город, спрятавшийся за стекла домов и машин от дождя. Такси на стоянке, деньги из конверта, надписанного «Еве», – спасибо, Дедушка! Щетки иногда дергались, сгребали воду со стекла, таксист близоруко прищуривался куда-то в ночь, лениво двигал рулем. Ничего, там, за стеной дождя, дом, спокойное и любимое место, капсула, в которой можно спрятаться. Забраться в постель, выспаться… Рафал…
Машина остановилась у подъезда, внизу как раз закрывался ресторан, в полутьме усталые официанты убирали что-то со столов. Таксист вытащил чемодан из багажника. Усталость. Она медленно, со стуком, потащила чемодан по ступенькам – один пролет, два пролета, так-так-так-так – стучал чемодан, как эскалатор в метро в далеком году в далекой Варшаве. В третьем пролете, у двери квартиры, сидел Рафал, уронив голову на руки. На нем были черные вылинявшие джинсы, черный свитер, лыжные ботинки – первое, что успел надеть, волосы были растрепаны. Услышав шаги, он, кажется, проснулся, встал, глядя на Еву в упор черными, мутными глазами. Мне снилось, что ты панк, вспомнила Ева… Он перегородил ей проход, наклонился, точно что-то хотел сказать, – но вместо этого просто поцеловал в щеку. А потом взял из ее руки чемодан и поднял на последние три ступеньки.
Молодая бедная девушка из провинции и богатый мужчина. Пошлость, что и говорить, хотя почти всегда за этой пошлостью стоит настоящая драма. И те, кто смотрит страницы светских хроник, недоумевая, – зачем, зачем они тянут бог знает откуда этих провинциалок, которые ведь точно их не любят, – они просто не знают, о чем говорят. Они не знают, как это – открывать для молодой девушки мир ее мечты. Купить ей туфли и шубку, о которых она раньше не могла и думать. Ввести ее под руку в «Ритц-Карлтон», где для вас двоих уже заказана сюита. В первый раз сводить в ресторан, отмеченный мишленовской звездой. На ужин со знаменитостями. На яхту к друзьям. В первый раз ввести в дом, в котором пять спален и в котором живешь ты один. Это все твое, ты это заработал, добыл – но ты убил на это полжизни, слишком много крови и нервов, чтобы испытывать от обладания хоть какую-то радость. И тебе остается