Однако узнавать пол запрещалось. Знающие родители, считало общество, могли случайно проболтаться ребенку, и это повлияло бы на его формирование как личности и его последующий выбор, который ребенок непременно должен был сделать самостоятельно. Слишком большой риск, слишком большая потеря свободы.
Свои мысли Гарри оставлял при себе, хотя это удавалось ему с большим трудом. Пару раз ему приходило в голову предложить Моне подумать, просто подумать над отказом от дисполизации, но от этой безумной идеи Нельсон сразу же отрекался, а потом долго упрекал себя в невероятной глупости.
Вообще-то на законодательном уровне он мог позволить себе не ставить подпись под стандартным договором между будущими родителями и клиникой, но так поступали лишь самые отчаянные люди, далекие от привычной жизни в социуме и имеющие слишком ярко выраженное мнение.
Конечно, за подобные поступки не следовало никаких наказаний. Ни один работодатель не имел права выгонять человека с работы за нестандартные взгляды. А родственники и друзья не имели права отказываться от общения с теми, кто пошел своим собственным, не самым привычным путем.
Больше того, решившие отказаться от процедуры родители получали точно такие же права, как и остальные, но отношение к ним всегда оставалось особенным. Не в лучшем смысле этого слова.
– Я знаю, – после паузы сказал Гарри и тут же принялся есть печенье, чтобы хоть чем-то себя занять и не сказать ненароком лишнего.
Гарри знал, для Моны вариантов не существует, есть лишь очевидная необходимость дисполизации. И обвинять ее в этом нельзя. Мона – будущая мать, и она уже любит своего ребенка, желает ему счастья и хочет подарить все возможности, какие только может. Эта удивительная и неповторимая материнская любовь зачастую перекрывает все остальные чувства и доводы. И это, пожалуй, нормально.
После завтрака Гарри не мог найти себе места в прямом и переносном смысле. Он ходил туда-сюда по квартире в поисках какого-нибудь дела или занятия, но ничего не находил. Утро тянулось невероятно долго. У Гарри был выходной, а планы на этот выходной у него так и не появились. Мона тоже ничего не предлагала.
Нельсоны нередко оставляли в нерабочее время место для импровизации, но сейчас импровизация не складывалась. И, что намного хуже и страшнее, она раздражала. Раздражала Гарри.
А Мона, похоже, чувствовала себя комфортно. Она занималась мелкими делами, напевая под нос песни. Когда она ощущала на себе взгляд Гарри, песни начинали звучать громче, выразительнее и эмоциональнее.
Однако Гарри не находил в себе сил подпевать, как он любил это делать раньше. Из Нельсонов в прошлом получался неплохой и очень забавный дуэт, но этим утром