Мой сад осенний. Алла Кречмер

принес нам в мае.

      Всюду цвели тюльпаны

      Так непривычно ярко.

      Вспомнились сразу страны,

      Где постоянно жарко.

      Знойная даль. Дрожанье

      Солнцем согретых улиц,

      Контуров размыванье,

      Но холода вернулись.

      Зелень чуть зеленее:

      Дождик – ты мой приятель,

      В холод меня согреет

      Тяжесть чужих объятий.

      Город мой снова молод;

      Капли с лица смахните.

      Серость, дожди и холод —

      В Питер вернулся Питер.

      О Бродском

      Ленинградские реки, канавки, каналы;

      Ликование солнца – полуденный зной.

      Средь дрожащего марева вдруг показалось —

      Он не здесь, а в Венеции поздней весной.

      И мосты, и строения чем-то похожи.

      Старый катер гондолой скользит по волне.

      Здесь когда-то бродили суровые дожи,

      И мелькал лик красавицы в темном окне.

      Он качал головой, отряхая иллюзий

      Ослепительный плен. И, вернувшись назад,

      Лишь рукой помахал растерявшейся музе:

      Как же крепко его приковал Ленинград!

      Что случилось потом, в благородном изгнанье,

      Когда надвое жизнь разделил океан?

      Были новые строки, и радость признанья,

      Потаенная боль затянувшихся ран.

      И тогда среди венецианских каналов

      Показался внезапно знакомым тот вид:

      Как гонимая ветром волна набегала,

      Ударяясь всей мощью о невский гранит.