Чтобы решить проблему, надо ее обозначить. Вот я по старой юридической привычке и попыталась свести ее в одно предложение. У меня их набрался целый список, но никакая из них не являлась доминантой – решение ни одной из них не принесло бы мне освобождения и облегчения, все какие-то частности. Я продолжала думать и определяться. Получилось. Но то, что получилось, звучит странновато: я несчастна оттого, что утратила нравственные ориентиры.
С тех пор, как я смогла сформулировать причину своих несчастий в одно предложение, она стала меня смущать. Когда я проговариваю про себя эту фразу и смотрю на нее на этом экране, то чувствую, что заявление «я утратила нравственные ориентиры» звучит как-то театрально и надуманно. Слишком глобально, философски и умозрительно. Этот пафос применим в быту? К сожалению, это и есть причина моего несчастья, и она имеет вполне прикладное воплощение в моей жизни.
Видимо, остатки совести терзают меня и заставляют разобраться, как же так получилось, что я дошла до утраты нравственных ориентиров, что черное мне теперь не кажется черным, и вести себя хочу, как хищник, признающий только свои желания. Я уже почти сделала то, что когда-то считала неприемлемым для себя.
Буду честна, не стану преуменьшать или приукрашивать события, мысли, чувства, действия, ни свои, ни чужие. Начну с самого детства, ведь мы начинаемся в детстве.
Я сижу за ноутбуком в своей прекрасной шестнадцатиметровой кухне, поставив пирог с мясом в духовку в ожидании детей со школы, и вспоминаю себя с тех пор, как могу вспомнить.
***
Я родилась и выросла в стране, которой уже не существует, в раскаленной степи Северного Кавказа, недалеко от побережья в большом селе, носившем гордый статус поселка городского типа.
Родители приехали сюда, когда им было по девятнадцать лет. Они познакомились в Казахстане, во время учебы в техникуме, и поженились в восемнадцать.
И папина, и мамина семья были ссыльными. По маминой, дворянской линии, начиная с революции и до последней волны сталинских репрессий, расстреливали всех мужчин в семье, род продолжался женщинами. После Октябрьской революции живыми остались прабабушка с дочками, их имущество было национализировано, а сами они с родной Астрахани ссылались то в одно место, то в другое, жили, как придется. Бабушки выросли на Дальнем Востоке, в Находке, и вышли замуж за военных, но тех тоже расстреляли, а бабушек сослали в Казахстан. Моя бабушка вышла замуж во второй раз, родила четверых детей и развелась. А папа был из так называемых русских немцев, переселенных в Казахстан перед Великой Отечественной войной. Он не помнит, откуда их переселили, потому что еще ребенком осиротел и жил в детском доме, о котором не любит вспоминать. Родных у него не осталось.
Поженившись, родители стали думать, где бы им осесть. Папа хотел жить подальше от тещи, не желал слышать, что он басурманин. Пока судили-рядили, их в плановом порядке после учебы распределили на Кавказ, поднимать и окультуривать местный регион. Так они и оказались в моем родном селе, думали, что