Пальто цвета пыльной розы тоже сильно выпачкано – ему не избежать химчистки. А вот тёмно-синего цвета юбка-карандаш пострадала не так сильно – на её ткани почти не видно грязи, достаточно будет просто пройти по её подолу влажной тряпочкой.
А полусапожки выглядят просто ужасно – с каблуков свисают какие-то тягучие ошмётки грязи, а внутри нещадно хлюпает грязная вода.
Сегодня определённо не мой день!
Ладно, если водитель не будет тормозить на каждом светофоре, то у меня должно остаться ещё пару минут, чтобы заскочить в туалет и хотя бы попытаться привести себя в порядок.
Провожу рукой по сумочке, стряхивая с неё грязевые капли и успокаиваю себя – всё должно получиться, главное – не паниковать. Замечаю обеспокоенный взгляд на себе какой-то пожилой женщины и понимаю, какой поток вопросов сейчас выльется на меня. Поспешно отворачиваюсь к окну, зажмуриваясь. Не хочу стать источником обсуждения всей маршрутки, а также ругать коммунальные службы, которые не занимаются облагораживанием улиц.
Двенадцать минут, и общественный транспорт останавливается на нужной остановке. Я сую водителю в кулак мятую мелочь, и бегу по направлению к издательству – за опоздание меня по головке не погладят. А если шеф и пройдёт мимо бедняги-Вики, не упрекнув, то мерзкий Шаповалов наверняка сболтнёт что-то резкое в мой адрес.
На всех парах врываюсь в белоснежный холл, оставляя на мраморной плитке грязные чёрные следы и, показав охраннику на входе свой пропуск, припускаю к лифту.
Вижу, что двери кабины закрываются прямо на моих глазах, и верещу как молодой поросёнок, за которым по полю гоняется нерадивый свинопас:
– Ааааа, подождите!
Но человек, находящийся внутри лифта, отчего-то и не думает нажимать на «стоп», чтобы помочь мне.
Вот свинья!
Тогда я молниеносно просовываю нос своего полуботинка в почти закрывшуюся дверь, и начинаю быстро колотить кулачками по створкам, требуя на все лады:
– Ну же, откройте!
Отчаянно царапаю металлические двери лифта своими короткостриженными ноготками и понимаю, что сейчас мне бы пригодились длинные, крючковатые ноготки одной из наших сотрудниц. Уж она-то бы вмиг одолела эти неподвластные мне створки, вскрыв их ногтями, как консервную банку!
Двери кабины, нехотя, начинают открываться, и я понимаю, что дешёвой обуви пришёл конец – подошва с краю отклеилась, и наружу торчит мой грязный от талой воды, мизинец.
Вот кошмар.
Только бы в лифте не было знакомых! То-то смеху будет!
А противный Шаповалов ещё и шутку какую-нибудь зарифмует по этому поводу, а потом ещё по факсу разошлёт всем сотрудникам. Уж я-то его знаю.
Двери лифта наконец-то раскрылись, и я выдыхаю – в кабине стоит абсолютно незнакомый высокий мужчина в тёмно – сером костюме. Он слегка вжался в угол, а на его породистом волевом лице нарисовалось выражение искреннего ужаса.
Нет,