Она рано обрела привычку рассчитывать только на себя, встала на ноги, начала работать, зарабатывать. Другого пути у нее не было. И это единственное, чему ее научили, – быть одной. Она приезжала к матери урывками, пусть на два дня. Привозила деньги, продукты. Мать никогда ее ни о чем не спрашивала, никогда не благодарила. Принимала все как должное.
Но каждый раз наутро, дождавшись, когда дочь проснется, Машенька выкладывала на стол бумажку с очередным адресом, по которому можно было найти отца.
– Съезди к папе, посмотри, как он там, – просила она.
Катя ехала. Находила очередной пансионат или госпиталь, где ей давали адрес отца. Она искала нужный дом, квартиру. Дверь открывала женщина, представлявшаяся отцовской женой. Отца дома обычно не было – он или гулял в парке, или играл в шахматы в Доме культуры.
Катя возвращалась домой и докладывала матери – все хорошо, питается замечательно, четыре раза в день, ходит на процедуры, деньги вот передал.
Катя выдавала матери свои, кровные, заработанные, отложенные деньги. Мать радовалась, как девочка. Целовала конверт и надеялась, что однажды муж к ней вернется.
Даже когда у Кати родился сын, мать его не приняла как внука. Мальчик был приложением к Кате, и у Машеньки никакие душевные мускулы не дрогнули.
Тогда Катя действительно поехала искать отца – сказать ему, что он стал дедом. Она нашла его в Туапсе. В справочной ей дали адрес. Катя поехала. Дверь ей открыла очередная жена, которая сказала, что Катин отец ушел на вечерний моцион. Скоро вернется.
Катя пошла в ближайший парк, спросила у прохожего, где собираются шахматисты, и нашла там отца. Он сидел на лавочке, в красивом костюме, в очках в золотой оправе, выбритый, моложавый, уверенный в себе. Катя подумала о маме, которая никак не могла быть женой этого мужчины – подтянутого, пышущего здоровьем, холеного, умытого, отутюженного, надушенного.
Катя так и не подошла к нему. Не смогла. Перед глазами стоял его животный оскал. Второй раз она этого видеть не хотела. Она ненавидела его и за мать. Та ни разу не ездила отдыхать, подлечиться. Ей даже в голову такое не могло прийти. Мать никогда не жаловалась, боль и болезни переносила на ногах – отца очень раздражало, когда она лежала с температурой. Он не верил в то, что она действительно простудилась. Болеть в их семье мог только он.
Если плохо себя чувствовала мать или заболевала Катя, отец испытывал неудобства. Он раздражался, даже впадал в ярость оттого, что все идет не так, как он любит, не так, как он привык. Детский кашель вызывал у него головную боль, запах лекарств – изжогу, а больная жена – презрение.
Катя хорошо запомнила один случай, когда мать добегалась до воспаления легких. Вставала, готовила, утюжила рубашки. Слегла только после того, как температура подскочила до тридцати девяти.
– Надо «Скорую» вызвать, – сказала Машенька мужу.
– Зачем?