– Слушай сюда, – мрачно проговорил маджак и поднял голову клирика повыше, для пущей доходчивости. – Будь внимателен, повторять не стану. Видишь то окно? Второй этаж, третье от арки? Моя комната. С видом на эту самую улицу, да. Знаю, у твоих друзей и хозяйки этого дома были стычки в прошлом, но мне на прошлое плевать. И, главное, я не хочу однажды выглянуть из этого окна и узреть твою хмурую рожу. Понял?
Клирик начал сквозь зубы:
– У меня есть законное право…
Эгар пощечиной выбил из него остаток фразы.
– Мы тут не обсуждаем права, дружище. По-твоему, я похож на законника? Мы говорим о вежливой и разумной личной просьбе, обращенной от меня к тебе и твоим бородатым приятелям. Держитесь подальше от этого дома, мать вашу. Сообщи это Менкараку и убедись, что все всё знают. Потому что любого, кто не узнает, мне придется отделать – вероятно, сильно. А если ты сам сюда вернешься… – Драконья Погибель воткнул ноготь указательного пальца надзирателю под подбородок и приподнял его лицо. Посмотрел прямо в глаза, чтобы усилить эффект. – Ну, тогда я тебя убью. Дошло?
По выражению лица Эгар рассудил, что да.
Он встал, окинул взглядом корчащиеся тела и толпу зевак. Резко объявил:
– Представление окончено. Не на что смотреть.
Внезапно в словах эхом отразилось неуловимое чувство, которое сопровождало Эгара весь день – оно наконец выскользнуло из тени и приняло узнаваемую форму.
«Скука, – с легким потрясением понял он. – Драконья Погибель, тебе… скучно».
Глава третья
Позже, когда Ленту заволокло густеющими тучами и остатки дневного света превратились в тускнеющее оранжевое марево над западными рощами, надсмотрщики принялись разводить костры. На обширной низине, где ютились тридцать пять верениц рабов, жмущихся друг к другу в усиливающемся ночном холоде, тут и там вспыхивал трут. Джерин смотрел, как загораются огни, и считал: четыре, нет, пять костров среди рабов и еще один, поменьше – там, где надсмотрщики разбили свои палатки. Ни один из них не был расположен достаточно близко, чтобы озарить или согреть мужчин, прикованных к той же цепи, что и он сам, – лишь слабые отблески время от времени ложились на бледные городские лица, вроде физиономии Тигета, да блестели глаза, когда кто-то поворачивал голову. Большей частью рабы выглядели бесформенной и безликой темной массой во мраке.
В горле у Джерина появился комок, в глазах защипало. Он внезапно ощутил себя неумелым и беспомощным.
Пришлось подавить это чувство. «Сейчас не время».
Надсмотрщики, не занятые кострами, стали кормить и поить своих подопечных. Они по двое-трое двигались между рабами, время