Вот он, наглядный пример того, как можно – легко и просто – добиться полного равенства людей. И не только равенства, но и братства.
И при таком отсутствии присутствия на прилавках туалетной бумаги доверчивым читателям советских газет становилось ясно, куда она, собственно, девается. На их же, так сказать, нужды. Только более насущные. На корм народу!
С этим еще можно было как-то смириться. Хуже, если журналиста-разоблачителя мучило что-то экзистенциально-безысходное. Тогда колбасы, по его утверждению, делались из крыс.
Ну, не целиком из крыс…
Но частично – да.
Ужас.
Все ужасались, плевались, возмущались, верили написанному, но все же сметали с дачного прилавка этот сомнительный пищевой продукт…
Голод не тетка…
Так вот чтобы дети не скучали в то время, пока взрослые с невероятной пользой проводили время в очереди, обмениваясь достоверными новостями, и была сооружена площадка для совместных ребяческих игр. Меж старых лип, украшавших некогда княжеское имение, на руинах которого и возник дачный поселок, установили песочницу, завезли речной желтовато-белый песок, поставили вокруг лавки для бабок и нянек – готово дело!
Площадка с момента создания стала заветным местом. Сейчас бы сказали – культовым. Каждый день сюда стекались приодетые не по-дачному молодые мамаши с грудничками, исскучавшиеся на своих дачных участках. Сходилась ребятня постарше, не сговариваясь заранее, и играли самозабвенно, во что придется. А вечерами, как и полагалось, скамейки занимали ребята с гитарами и их поклонницы. Мухины не скучали у себя, но и они стремились к людям. Так и сколотилось их дачное сообщество.
Генка и тогда отличался особым своеобразием. Ходил в очках, дужки которых обматывал шоколадной фольгой. Зачем? Не пояснял. Но в глаза бросалось, выделялся с первого взгляда.
Тощий, в допотопных сандалиях (чуть ли не времен дедова детства, чудом сохранившихся во всех бурях и враждебных вихрях, веявших то и дело над страной). Генка вечно таскал с собой книжку. Приходил на площадку, усаживался не на лавочку, а на землю, под вековым деревом, открывал книгу и погружался в свою нирвану. При этом, как оказалось, за играми он следил и иногда, словно повинуясь какому-то непонятному окружающим импульсу, подключался к ходу игрового сюжета.
Персоной он был заметной и уважаемой, потому и не гнали его, а, напротив, охотно принимали.
Уважали Генку и за деда-академика, сделавшего множество открытий в области быстрого и надежного уничтожения одним махом нескольких сотен тысяч людей какой-нибудь вражеской державы.
Как позже выяснилось, дед получил от родины много наград: и Сталинские премии, перешедшие позже в Государственные, и отсидку в шарашке, где трудился, будучи наказанным неизвестно