Случалось, лил дождь, и Гордей оставался дома. И очень тосковал. Не по козлу, который мог быть заколдованным папой… А может, как раз по нему.
С козлом он почти не разговаривал. Садился рядом, в том месте, до которого не доставала привязь, и смотрел на это рогатое лупоглазое существо. Наблюдал за ним… По сути, всё было сказано в первый же раз, когда Гордей спросил: «Тебя заколдовали?» – а козёл затряс головой.
В глубине души Гордею всё стало ясно тогда, но рассказывать о том, кто это в облике козла, он не решался ни бабе Тане, ни ребятам.
Ребята несколько раз приходили на полянку или к водонапорке, обзывали козла обидными словами, а Гордей молчал, лишь смотрел рогатому в глаза и взглядом просил потерпеть. Козёл же тряс головой и то жалобно, то зло мекал. Как-то Никита взял ком сухой земли и бросил в козла. Гордей крикнул:
– Перестань! Нельзя бить!
– Н-ну, – удивился Никита. – А тебе жалко, что ль? Это ж козлина вонючий!
– Нельзя! Он хороший. И за то, что бьёшь, – в тюрьму. Я по телевизору видел.
Никита поухмылялся, но больше в козла ничем не кидал. Да и обзывать перестал. А Гордей на другой день принёс козлу печеньку, и тот её жадно съел. Потом сказал:
– М-ме-е-е!
– Вкусная?
– М-м-ме-е-е-е!
– Я завтра ещё принесу…
Странно, но о маме Гордей вспоминал всё реже. Нет, он помнил о ней, но вот так, чтобы хотелось заплакать, не вспоминал.
Козлу он про маму не рассказывал. Расскажет, и, может, не то что надо. Только хуже сделает… Решил: мама приедет и сама всё увидит. И что-нибудь произойдёт.
Дни текли однообразно, но быстро. Правда, дождливых становилось всё больше. Эти дни Гордей научился переживать: лежал на койке, стараясь не шевелиться, чтоб не скрипела сетка, и мечтал, что папу расколдуют, и они все вместе – он, мама и папа – вернутся туда, где жили в то время, которое Гордей не помнил. Запомнил лишь одно – им было там хорошо…
Иногда приходил большой хромоногий старик, деда Гена, приносил мёду, и они с бабой Таней его медленно ели с чаем. Гордею мёд не нравился.
Раза три, а может, на два больше баба Таня водила его в магазин. Говорила перед этим:
– Мать жива твоя, деньги перевела… Копейки, конечно, но уж чего… Пойдём отоваримся. Не голодом же сидеть.
Выдавала ему хорошие штанишки и рубашку, и они отправлялись. Баба Таня покупала крупу, консервы, бутылочки, яблоки, которые заставляла Гордея есть – «а то зубы выпадут, а другие не вырастут», – и чего-нибудь вкусного. Конфет или печенек. Этим вкусненьким Гордей делился с заколдованным папой.
Совсем неожиданно приехала мама. Шумная, помолодевшая.
– Так, собираемся, – стала бегать по домику, – надо на вечерний поезд успеть.
– Что, устроилась? – скрипнула голосом баба Таня, и Гордей сквозь радостную неожиданность появления мамы заметил, что так скрипуче баба Таня с ним не говорила.
– Ага!