– Правильно, – ответил вслух и повторил твёрже: – Всё правильно.
Рефлекторно вынул айфон, зажёг дисплей. Коснулся пальцем зелёной иконки с белой трубкой. Появились столбиком имена тех, кому он недавно звонил. Выше всех – «Машак». Да, разговаривали сегодня утром, когда прилетел в область.
Миха сейчас в Кракове, занят новым проектом, их совместным проектом, но Аркадий сорвался сюда. На несколько дней. Миха отпустил, конечно, он понимает, что значит мама, семья. Он давно лишён этого. Ему нельзя домой. Со своей мамой виделся несколько раз, тайком от отца и братьев, то в Геленджике, то в Анапе.
И сюда Михе нельзя… Вот кто по-настоящему может остаться одиноким. А у него, Аркадия, это всё ерунда. Семейные тёрки, хе-хе… У него ерунда.
«Переоформи билет и лети сегодня. Завтра к обеду будешь там, – велел тот же голос, что минуту назад объяснял: ты сам вынудил, а теперь страдаешь. – Лети, увлекись работой».
Действительно, вызвать такси. И всё. Сразу в аэропорт. Рейсов в Москву вечером несколько. Там пересадка до Варшавы, оттуда – в Краков. И отсечь вот это всё. Иногда звонить, присылать деньги, но убедить себя, что в родной город больше не попасть – он в другом измерении, на другой орбите… Да, звонить, переводить деньги, но не приезжать. Отсечь и перестать мучиться.
Аркадий убрал айфон, снова пошлёпал себя по лицу. Глубоко вдохнул и выдохнул, поднялся и пошёл домой. К маме и брату.
А папа?
Наверное, и до этого у Гордея была жизнь. Наверное, он плакал, смеялся, смотрел телевизор, играл в игрушки, рыл пещерки в песочнице, знакомился, дружил и ссорился с мальчиками и девочками. Но теперь он ничего не помнил о том времени. Ещё совсем недавнем, вчерашнем. Оно забылось, как сон утром. Лишь пёстрые блики, ощущение, что там было важное – хорошее и плохое, – а что именно, пропало. Стёрлось, испарилось, исчезло.
Остались лишь мама, знакомая одежда на нём и две большие сумки, возле которых он, Гордей, стоял недавно, радостный и довольный, ел что-то сладкое и душистое. И воздух пах тогда вкусно, и много-много тёплой воды было перед его глазами, и нестрашно кричали бело-серые быстрые птицы в небе… Но где это было, где он стоял…
Теперь эти сумки мама катила так, будто у нее совсем кончились силы, и стонала. Гордей пытался ей помогать, а мама говорила сердито и мокро:
– Да не висни ты! Не висни, господи!
Пришли туда, где много людей, и все с сумками, чемоданами, тележками. Одна тележка чуть не сбила Гордея с ног; он вовремя спрятался за маму…
Остановились у вереницы одинаковых домиков на колёсах. Домики походили на лежащие на боку огромные чемоданы, но в них были окна.
– Мама, это поезд? – спросил Гордей, обмирая от радости и страха.
– Поезд, поезд… Вон наш вагон…
Мама подала бумаги женщине в синем костюме. Та посмотрела и сказала:
– Места девятое, десятое.
Дверь была высоко, к ней вела лесенка. Мама стала поднимать сумки, но у неё не получалось.
– Помогите, –