– Что?.. – опешил Платон. – От вас? – Он схватился за колеса, спустил ноги и резко встал на них.
– Конечно, – спокойно ответил Коля Птах, легким тычком указательного пальца в живот отправив Платона обратно в коляску. – А вы думали, почему они ринулись к вам с уважением и радостью?
– Да как же такое возможно, – не мог поверить Платон, – кто вам позволил и зачем это было нужно?!
– Сами сказали зачем. Чтобы они вам доверяли безоговорочно и слушались во всем.
Помолчав, Платон торжественно заявил:
– Коля Птах! Вы – сволочь!
– Тоже мне новость, – отмахнулся Птах. – А вот вы скоро станете материться и плевать на пол сквозь зубы. Где ваш телефон?
– Телефон? – осмотрелся Платон Матвеевич. – Не знаю, потерял, наверное. Я перед путешествием в Ялту напился, как свинья, потом опохмелился каким-то мексиканско-хохлатским соусом, запил его полубутылкой пива с растворенным в нем наркотиком, а вы спрашиваете, где мой телефон?
– Спокойно, Платон Матвеевич. Потеряли – не страшно. Вот вам новый аппарат.
Птах встал и, как ребенку, надел на шею Платона разноцветную веревочку с мобильником на ней.
– Нажмете кнопочку пять, вам ответят – «бухгалтерия слушает»...
– Прекратите разговаривать со мной, как со слабоумным.
Птах наклонился поближе и, поправляя на груди Платона телефон, прошептал:
– Ей было пятнадцать.
Уставший до оцепенения Платон вдруг захватил левой рукой пиджак Птаха и притянул того еще ближе, чтобы смотреть в скривившееся розовое личико сверху вниз.
– Хотите поговорить о пристрастиях? – спросил Платон.
– Это пристрастие называется опасным для общества сексуальным отклонением, – просипел Коля Птах, вырываясь. Впрочем, совершенно безуспешно.
– Так вы хотите поговорить о сексуальных отклонениях! – удовлетворенно кивнул Платон и оттолкнул от себя Птаха. – В тысяча девятьсот восемьдесят девятом году, если не ошибаюсь, на дружеской вечеринке после празднования годовщины Великого Октября ваши коллеги – достойные коммунисты и семьянины – засовывали некоторым комсомолкам из бухгалтерии бутылки в заднепроходные отверстия. И что же? Кто-нибудь назвал это сексуальным отклонением или воспользовался для шантажа отснятой тогда пленкой?
– А что, была пленка? Кто снимал? – встрепенулся Коля Птах.
Платон обессилел:
–