Он уже было отчаялся оттого, что ему суждено пробыть в рабстве чуть не до старости, но счастливый случай свел его с торговцем из пиратской братии, промышлявшей юными пленниками. Это дельце пошло у Мерулы как нельзя лучше. Кезон Сестий наверняка знал о тайном промысле своего раба, но закрывал на это глаза – ведь эта «слепота» приносила и ему ощутимый доход.
Так Меруле удалось в короткое время наполнить свой кошель полновесными денариями, получить законное освобождение, а с ним – и римское гражданство. И пусть это было ущербное, неполноценное гражданство, пусть до конца своих дней он будет зависеть от патрона, но все же он стал свободным человеком и гражданином величайшей под небом империи.
Переехав вслед за патроном в Кесарию Иудейскую, Мерула работал на износ, преуспел в торговле тканями, вином и зерном, но своего самого прибыльного дела не оставил. Дела его в Кесарии пошли отлично, он никогда не упускал своей выгоды, быстро разбогател и приобрел известность в торговых кругах – как законных, так и тайных. Теперь он велел отвести пленников в лачугу на окраине порта, которую купил специально для этих целей, накормить, дать отдохнуть. Завтра он придет и самолично осмотрит каждого и каждую. Вольноотпущенник дома Кезона Сестия отлично знал, что иные связи важнее денег и щедрость порой бывает десятикратно вознаграждена. Так было в Риме, так продолжалось и здесь, в Иудее. Ведь место само по себе ничего не значит – человек со своими страстишками везде одинаков. Мерула придирчивым взглядом окинул свой товар и стал прикидывать, как он им распорядится: тем, кто поважнее и понужнее, сделает щедрый подарок – прекрасную девицу или нежного мальчика для сладких утех, смотря по потребностям одаряемого. Для этого он сам отберет лучших из лучших, остальных же выгодно продаст: тех, кто покрасивее – в богатые кесарийские дома, а других, похуже лицом и статью – в лупанарии, стыдливо прячущиеся на окраинах города.
Не торопясь, Мерула отправился домой. Жара чуть ослабела, порт постепенно затихал, готовясь к ночному отдыху, дышалось легче. На одной из грязных улочек, ступеньками взбегающей вверх, он увидел давешнюю плясунью – она сидела на камне с лепешкой в одной руке и горстью оливок в другой. Рядом – убогий глиняный кувшин, то ли с водой, то ли с дешевым вином. Откусывала хлеб большими кусками, проглатывала, почти не жуя. Мерула очень хорошо знал эту судорожную торопливость изголодавшегося человека – сколько раз он сам делал голод своим союзником для усмирения непокорных! Он подошел, остановился и, взглянув сверху вниз, спросил по-гречески: «Тебя как звать?». Зачем спросил, он и сам не знал – на самом деле она его совсем не интересовала. Сколько он перевидал таких плясуний в великих римских портах – и в Остии, и здесь, в Кесарии Иудейской! Бестолковыми, нелепыми движениями, которые и танцем-то не назовешь,