Ульянка кивнул.
Даниле это показалось странным – никто из старших конюхов не говорил, что парнишка поедет в Коломенское.
Он подошел к Пахомию. Хотел узнать, не собрался ли Ульянка в дорогу без спросу, так чтобы потом не было ругани. Но Пахомий сказал, что тут – без обману.
– Он с вами только до Москвы, там его и оставите.
– А что ему за нужда туда ехать? – Данила не мог понять, для чего малолетнему Ульянке одному слоняться по большому и полному соблазнов городу.
– А такая нужда, что дед Акишев велел: всякий раз, как будет возможно, Ульянку к нему присылать. Видать, присматривается. Мы ведь и тогда, на Масленицу, его навестили.
– Вон оно что…
То, что ощутил Данила, называлось попросту – ревность. Дед Акишев, никому на Аргамачьих конюшнях о том не докладывая, покровительствовал из молодых вовсе не Даниле, как можно было подумать, глядя на его обращение, а какому-то деревенскому нечесаному парнишке! Правда, что парнишка ловок и кони его любят, однако, однако…
Очень уязвленным почувствовал себя Данила. Сразу же вспомнил, как давеча Ульянка выхвалялся своим знанием заговоров. И парнишка сделался ему неприятен – зазнайка, мало за уши таскали, нос дерет, к старшим без всякого почтения обращается… что желает, то и творит…
О том, что сам он старше Ульянки самое большее на пять лет, Данила во всплеске гордости своей шляхетской как-то не подумал.
– Ну, с Богом! – крикнул Пахомий, и кони шагом тронулись в путь.
Подъехал на своем Полкане Богдаш. Отдохнув денек, он был бодр – хоть опять буераками в Казань да обратно.
– Что заскучал? – спросил он Данилу. – Давай к нам, вперед. Где тебя вчера беси-то носили?
Данила хотел было упрекнуть, что сам же Богдаш не обращал на него ни малейшего внимания, да сдержался.
И, наверно, напрасно он это сделал. Ехал потом среди старших – и опять был никому не нужен, старшие толковали о своем, с намеками, лишь им и понятными. Довольно долго терпел Данила, но как показалась колокольня Предтеченской церкви, как завидел укрепления Земляного города, за которым, собственно, и начиналась Москва, – поотстал, оказался понемногу в хвосте.
Там присматривали за порядком двое стадных конюхов и Ульянка. Ульянка помогал старшим, держась на неоседланном коне едва ли не лучше, чем Данила – на оседланном Головане. Появляясь то справа, то слева, длинным прутом он мешал коням любопытствовать насчет придорожной зелени.
Парнишка повернул голову, посмотрел на Данилу и, видать, заметил, как тот, придерживая Голована, все норовит оказаться поближе. Надо полагать, и сам он тоже хотел в неторопливом пути хоть с кем-то потолковать. Его рыжий аргамак подался вбок – и вот уже двое, самые юные среди конюхов, ехали рядышком, и беседа вот-вот должна была завязаться.
– Как аргамака звать-то? – спросил Данила.
– А Булаткой.
– Лет ему сколько?
– Пять,