Дрова в камине рассыпались, огонь сверкнул перед смертью – но и этого хватило, чтобы узнать Джоан.
– О! – воскликнул Эш. – Господи!
– Не пугайтесь.
– Что вы, что вы!
– Наверное, мы здесь по одной и той же причине.
– Неужели вы?..
– Да, мне тоже нужна тысяча фунтов. Мы с вами конкуренты.
От восторженных чувств Эш даже не удивился. Ему даже показалось, он это и раньше знал.
– Собираетесь украсть скарабея? – проверил он.
– Вот именно.
Все-таки что-то не сходилось. Ах да, вот что!
– Разве вы молодой человек приятной наружности?
– При чем здесь молодые люди? Мы с Эйлин вместе учились. Она сказала, что отец…
– Тиш-ше! – прошептал Эш. – Кто-то идет. Бегите!
Действительно, кто-то шел, что-то щелкнуло, зажегся свет. Эш обернулся. Джоан не было, зеленая гардина мягко колыхалась.
– Кто там? – спросил чей-то голос. – Кто это?
По лестнице спускался Бакстер.
Люди недоверчивы вообще, а этот их представитель был настолько недоверчив, что не мог заснуть. Перепробовав все, от овец и ниже, он все-таки бодрствовал; недавние события взбудоражили его душу. Ему не удавалось забыться, подозрительный ум карает сам себя. Ни мак, ни мандрагора, ни зелья многомудрого Востока[14] не могли вернуть сладкого сна страдальцу-секретарю.
Наконец он припомнил, что когда-то ему помогло виски с горячей водой, и он направился вниз. Виски было в графине, графин – на столе, в курительной. Воду можно согреть у себя в комнате, на спиртовке.
Итак, он встал с постели, спустился в холл и оказался там вовремя. Мистер Питерc мог и спать, но его сообщник стоял в десяти шагах от двери в музей.
– Что вы здесь делаете? – спросил Бакстер.
По правилам игры злодей, пойманный на месте, должен юлить, лепетать, а потом – признаться. Но тут все пошло вкривь и вкось. На Эша снизошло то философское спокойствие, о котором мы только мечтаем.
– Меня вызвал мистер Питерc, – отвечал он.
– Вызвал? В половине третьего?
– Он хочет, чтобы я ему почитал.
– В такое время?
– У него бессонница, сэр. Он страдает желудком и не спит от боли. Слизистая оболочка…
– Какая чушь!
С той кротостью, из-за которой так больно глядеть на несправедливо обиженных, Эш вынул книгу и ее показал:
– Вот книжка, сэр. Если вы не против, я пойду. Спокойной ночи.
И он направился к лестнице, искренне сочувствуя Питерсу, которого придется будить. Что поделаешь, такова жизнь! Нелегкая штука.
Бакстер пошел было за ним, но резко остановился, впервые заметив, как он беспомощен в этой молчаливой борьбе. Обвинить мистера Питерса в краже и даже в пособничестве – невозможно; смотреть, как оскорбляют святилище, – невыносимо.