На второй день акклиматизации ему стало совсем плохо, он весь день пролежал на койке пластом во второй комнате канцелярии, Болотова не было, он с утра куда-то уехал по заданию командира, а Романа почему-то никто за весь день так и не хватился.
Сам он выйти не мог, при попытке подняться с койки его начинало мутить так, что он в бессилии валился обратно и впадал в забытье.
Весь день он ничего не ел, и к вечеру ему стало чуть лучше. Он решил, что сможет встать и выйти на улицу прогуляться. Была суббота, уже стемнело, и в автопарке никого не было, кроме наряда, находящегося в дежурке, размещённой в другом здании на выезде из парковой зоны.
Погодин с трудом поднял голову и сел, стараясь удержаться в таком положении. Подкатывала тошнота и сильно кружилась голова, в тёмной комнате он плохо видел, всё расплывалось перед глазами.
Чтобы включить свет, надо было встать, сделать два шага и дотянуться до выключателя, но, боясь упасть, Рома решил сначала накопить силы.
Вдруг он услышал, как дверь канцелярии в первую комнату открылась и кто-то тихо вошёл внутрь. Послышались осторожные тихие шаги, и через мгновенье он увидел в проёме открытой второй двери бабая, ехавшего с ним в одном купе на поезде из Ташкента.
Было темно, но Погодин различил, что бабай был без чёток, но в халате чабана и с чёрной мохнатой папахой в руках, на голове у него была тюбетейка.
– Как Вы здесь оказались? Вы же в Мары вышли, – чуть слышно проговорил Роман и повалился на койку, закрыв глаза.
Ему казалось, что он опять впал в забытье, но мозг работал чётко, он вспомнил, что понятие бабай, кроме старика и аксакала, имеет ещё значение злого ночного духа, нечисти, приходящей с мешком за людскими головами.
Значит, в руках у него не папаха, а мешок, пронеслось в голове у Погодина.
Он попытался открыть глаза, чтобы увидеть колдуна, но не мог разлепить враз отяжелевшие веки. Роман, пытаясь отстраниться от нечисти, беспомощно задвигался на скрипучей койке, но, услышав негромкий, хрипловатый и почему-то знакомый голос с явным туркменским акцентом, затих.
– Ох, командир, командир, совсем, совсем плохой, совсем, совсем больной, потерпи немного, поверни чуть сюда голову.
Он почувствовал на своей голове руки бабая, которые стали её поворачивать в сторону двери.
Что он, сволочь, делает, вампир, вурдалак, как он сюда попал, металось в голове Погодина. Он попытался сопротивляться, но руки бабая оказались не грубыми и холодными, а мягкими и добрыми, как у врача, который когда-то лечил его от воспаления лёгких в далёком детстве, и он послушно повернул голову, как тот хотел.
От его рук шло тепло и Рома почувствовал облегчение, тяжесть в голове, сжимающая и давящая на виски, стала отдаляться и затихать.
Погодин собрался с силами, открыл глаза и сел на кровати так резко, что пружины военной койки закачались, издавая