С его губ, ловко передвигавшихся на фоне застывшего в состоянии возвышенного пафоса лица, неслись лавинообразные потоки бездарных речей, переполненные ложью доноса. В конце концов, Сократ не удержался и сказал:
– По-моему, афиняне, он – большой наглец и озорник и подал на меня эту жалобу просто по наглости и невоздержанности, да еще по молодости лет.
Далее шла обвинительная речь Полиэкта, написанная Анитом, после которой Сократу предстояло сказать пару тысяч слов в свою защиту.
Перед слушанием Лисий написал для Сократа защитную речь, составленную в духе тогдашних судебных выступлений. Ознакомившись с ней, Сократ сказал:
– Прекрасная речь, мой Лисий, но для меня неподходящая.
Слабо сказать, что Лисий недоумевал, скорее он был шокирован.
– Как же хорошая речь может быть для тебя неподходящей?
В ответ Сократ заметил:
– Разве и прекрасные наряды не были бы для меня неподходящими?!
Отказавшись от помощи Лисия, Сократ защищался сам, в своей обычной менере опровержения мнений, доводов и предрассудков.
…Вот родословие Адама: когда Бог сотворил человека, по подобию Божию создал его, мужчину и женщину сотворил их, и благословил их, и нарек им имя: человек, в день сотворения их. Адам жил двести тридцать лет и родил сына по подобию своему и по образу своему, и нарек ему имя: Сиф. Дней Адама по рождении Сифа было семьсот лет, и родил он сынов и дочерей. Всех же дней жизни Адамовой было девятьсот тридцать лет; и он умер…
– Ты безбожен, ибо утверждаешь, что Солнце – камень, а Луна – земля.
– Анаксагора, стало быть, ты обвиняешь, друг мой Мелет, и так презираешь судей и считаешь их столь безграмотными, что думаешь, будто им неизвестно, что книги Анаксагора из Клазомен переполнены такими утверждениями? А молодые люди, оказывается, узнают это от меня, когда могут узнать то же самое, заплативши в орхестре самое большее драхму, и потом осмеять Сократа, если он станет приписывать себе эти мысли, к тому же еще такие нелепые!
Пытаясь спасти положение, Мелет стал ссылаться на демонизм, но тут же получил жесткий отпор:
– Если гениев я признаю, с чем ты согласен, а гении – это некие боги, то выходит: ты шутишь и предлагаешь загадку, утверждая, что я не признаю богов и в тоже время признаю их, потому что гениев-то я признаю. С другой стороны, если гении – это как бы побочные дети богов, от нимф или от кого-нибудь еще, как гласят предания, то какой же человек, признавая детей богов, не будет признавать самих богов?
Но демонизм Сократа – и это воодушевляло его обвинителей, питало энергию их возмущения – имел необычный, некий сугубо индивидуальный, личностный характер; он был неким внутренним богом и гением самого Сократа, лишь для