Дети? О них Робер, разумеется, упоминал, но так, походя: «Постоянно выясняя, кто прав, кто виноват, мы прожили четыре года. Но были и победы – мы вместе снялись в девяти фильмах, сумели произвести на свет двух сыновей – Игоря и Петра…»
Окончательно они расстались в один вечер, после очередной затяжной и скверной ссоры. Потом он собрал свои вещи. Марина вызвалась проводить его до моста, где ждали друзья, согласившиеся дать ему временный приют. Шли молча. Кивнули друг другу на прощание. Робер медленно перешел мост. Обнялся с друзьями, потом обернулся – она так и стояла одна, как ему показалось, одинокая и растерянная…
Милица Евгеньевна, скорее всего, тайком торжествовала: сбылись ее печальные пророчества относительно непродолжительности замужества дочери. Сестры отнеслись к изменениям в супружеской жизни Марины по-разному. Ольга, например, ругала младшенькую, говорила, что она поступает поспешно и глупо. Елена была уверена, что лучшая партия Марину еще ждет впереди…
«Колдунья» сделала Марину звездой, трезво оценивал расстановку сил Оссейн, а я же продолжал отрабатывать в кино прочно закрепившийся за мной образ сомнительной личности, играл фашистских офицеров, бандитов, преступников и прочий сброд.
Правда, интерес ко всему русскому Робер отнюдь не утратил. Как-то, находясь в качестве гостя на Каннском кинофестивале, он с большим вниманием смотрел картину Станислава Ростоцкого «На семи ветрах». Фильм показался ему трогательным, чистым, война переплеталась с темой любви. А юная исполнительница роли главной героини вообще выглядела прелестно.
…После фестивальной премьеры Лариса Лужина чувствовала себя «на коне», почти Жанной д'Арк, помня при этом, что та стала народной героиней еще и потому, что оставалась Орлеанской девственницей. Но сидеть в гостиничном номере, конечно, не хотелось. Восторгаясь собственной смелостью, она спустилась в кафе. Заказала кофе. За соседним столиком сидел весьма импозантный мужчина. Быть не может, ведь это… как же его?.. Робер Оссейн, муж Марины Влади! Она же видела их в Москве! А сейчас он глядит на нее, что-то говорит, поднимает бокал. Но тут же, видимо, узнав, обращается к ней по-русски: «Мамочка, да ты же из Москвы! Из России, да?..» Он галантен, обходителен, хорош собой, осыпает удивительно красивыми комплиментами… И приглашает девушку осмотреть его апартаменты: «Тебе что – запрещено? Нельзя? А сколько ж тебе лет?» – «Двадцать один». – «Тогда можно, ты взрослая. Марина и в пятнадцать уже все умела. Пойдем?.. Не бойся, я не буду на тебя набрасываться и с ходу валить в кровать, только поцелую».
Но комсомолка Лужина категорически отказалась. Позже, возможно, жалела. Во всяком случае, Ростоцкий, узнав о несостоявшемся романе, отругал: «Эх ты, Оссейну отказала!..»
Друзья замечали, что расставание с Влади благотворно сказалось на творческой активности