Глава 9
Исповедь
Сон был тяжелый, мутный, давящий. Когда он вынырнул из него – словно очнулся от тяжелого забытья во время болезни или оклемался после бурной гулянки. Полную тупого гудящего ступора вечность длиной в четыре минуты Пакость валялся на скомканной простыне, пялясь в стену, снизу синюю и белую сверху, не совсем понимая, где он и почему эта комната так похожа на больничную палату. И только серебристый гигант-тополь за окном вернул его в реальность окончательно.
Тополь тонул в сырых и промозглых лохмотьях густого тумана, серого в утренних сумерках. Пятнадцать минут пятого – сообщили старые дедовские часы с разорванным ремешком, но парень был так вымучен этим странным незапоминающимся сном, что решил вставать.
За ночь корпус остыл совсем. Даже выросший в вечно неотапливаемой хрущевке Пакость начал стучать зубами, пока дошлепал до соседней кровати и влез в холодные джинсы.
Что ж ему таки снилось?
Ноги были ватные. В целом – словно через соковыжималку прогнали. Несколько раз для верности. Пока он отрыл неизменную рубашку, пришлось пару раз с кряхтением наклоняться, поднимая упавшие вещи. Все, что поднять терпения уже не хватило, он затолкал глубже под кровать. Последней, словно откровенно потешаясь над ним, упала помятая сигаретная пачка, и все ее содержимое – три несчастные сигареты – рассыпалось по линолеуму. Пришлось снова наклоняться и возвращать добро на место.
У него были еще. Перед самым своим отъездом Пакость распотрошил две нетронутые пачки и распихал по всем карманам и по сумке, создавая для себя неприкосновенный золотой запас, который нельзя уничтожить в пару заходов, так как фиг найдешь. Видимо, не зря он это сделал.
«Ец» еще крепко спал, застывший, оцепеневший, когда он выбрался из комнаты с полотенцем на шее. Раз уж спать не получилось, пора было себя потихоньку реанимировать. Пакость шел, шаркая подошвами резиновых шлепанцев, и этот звук уничтожал охватившую корпус застывшую тишину, но никто не выглянул, чтобы высказать свое отношение к такой альтернативе будильнику. Спали как сурки.
Что-то было в коридоре неправильным. Сонный Пакость почти добрался до душа, когда понял, что дверь в комнату Немо приоткрыта и внутри горит свет.
«Подорвалась или не ложилась?»
На одной из четырех кроватей, той, которая стояла в дальнем углу у окна, была разобрана постель, одеяло разворочено белым хищным цветком, из пасти которого выпорхнула ловкая букашка. Забытый мобильный на углу кровати, там же раскрытая детская книжка… Погасив свет и захлопнув поплотней дверь, Пакость, отмахиваясь от колющего чувства тревоги, двинулся дальше и у душа притормозил, прислушиваясь – нет ли кого. Лагерь продолжал мирно спать, приглушив звуки и краски и совсем не реагируя на его пробуждение. Пакости казалось, что если он прислушается, то услышит, как «Ец» дышит во сне.
За рассохшейся дверью царила прохладная вязкая сырость. Плитка на полу, того же неясного цвета, что и линолеум в комнатах,