Мысли, которым он предавался по дороге домой субботним вечером, трудно было назвать радостными. Его мучила совесть, отравленная ядом идеи и потому радикально изменившая его мировоззрение: он с лёгкостью простил бы себе убийство невинного человека, даже не ради, а только лишь не вопреки главному, и в то же время готов был пристрелить себя самого за малодушие, проявленное им сегодня днём. Как мог он увлечься юбкой, пусть даже и красивейшей, обаятельной, но всё-таки юбкой – квинтэссенцией простейшего обезьяньего инстинкта, на которую он – пусть на долю секунды, пусть в момент приятной слабости, но готов был променять то единственное, что делало его человеком, отличало от безликой толпы приматов, вечно жующих особей, без цели, ищущих, куда бы потеплее пристроить или, наоборот, раскрыть свой детородный орган. «Однако, ты – говно», – таков был простой и очевидный приговор его самому себе, с которым он и вошёл в свою простенькую холостяцкую квартиру и уже было собирался и дальше предаваться самобичеванию, но то ли вид относительно родных стен, то ли исчезнувшее, благодаря приятно проведённому дню, похмелье, а скорее – привычка и в поражении искать возможности обратить оное себе во благо, настроили его на более продуктивный лад, и он вернулся к привычным последнее время размышлениям.
Итак, с этим новым поставщиком он был полностью и хорошо обеспечен – так, чтобы никакие материальный трудности не отвлекали его от занятия главным. Эта успокоительная мысль кое-как примирила его с сегодняшней слабостью, и уже более спокойно и трезво он стал прикидывать шансы дальше. Сергей, свалившийся на него как с неба, по виду вполне подходил на роль первого члена их группы: пресыщенный, разочарованный в жизни, но при этом характерно не истаскавшийся русский барин, жаждущий сильных эмоций и готовый на любые авантюры, лишь бы встряхнуть своё день ото дня всё более засыпающее сознание. «Только что-то уж слишком во власти сплина», – засомневалось в нём что-то, но с другой стороны, может, такого-то для начала и надо: пойдёт на что угодно,