Зрители, глядя на игру актеров-богов, впадали в удивительное состояние, близкое к гипнотическому. Они растворялись в действе, происходящем на сцене, верили каждому слову, сопереживали Эдипу-Алфемену, каждая женщина хотела его согреть, пожалеть, прижать к груди, каждый мужчина желал отомстить за его страдания и страдания Иокасты и Антигоны. Это был невероятный успех. Алекс поняла, что Уайтхолл был гениальным режиссером, Алфемен же – непревзойденным актером. Алекс не видела ничего подобного за всю свою жизнь. Но вместе с восторгом она ощутила и страшную тоску, клещами сдавившую сердце. Она вдруг осознала, что не способна ни на что подобное. Она никогда не сможет так переживать, так страдать, так любить, так глубоко понимать других людей, вживаться в образ. И никто из ее актеров так не сможет.
В Зоне толерантности люди начинали забывать о чувствах, эмоции вытравлялись, боль, страх, любовь, ненависть – все притуплялось, заглушалось, блокировалось под воздействием систем, способствующих слиянию человеческого мозга, нервов, внутренних органов с глобальными цифровыми системами. В Зоне толерантности любовь одного человека к другому становилась смешным, старомодным чувством. Ее высмеивали по телевидению, над ней насмехались в литературе. Жалость к животным, птицам, растениям, природе в целом становилась объектом издевательств, а то и травли. В отличие от Зоны старых ценностей, где повсюду Алекс могла видеть свободно бродящих по дорогам животных, на улицах городов Зоны толерантности нельзя было встретить ни одной собаки или кота, на деревьях почти не было птиц, дома запрещалось выращивать цветы. Алекс видела цветы только в оранжереях, деревья – в дендрариях, а животных и птиц – в зоопарках. Зато человек был свободен. Свобода воспевалась, возносилась на самый высокий пьедестал. Человек никому ничего не был должен, ни от кого и ни от чего не зависел. И только здесь, в Зоне старых ценностей, Алекс впервые поняла, что это была не свобода, это было одиночество. И это одиночество убивало ее, не давало спокойно жить. Именно оно подтолкнуло ее к созданию театра, возбудило желание ставить пьесы, в которых играют другие люди. На самом деле она хотела общаться, говорить с другими людьми, зависеть от них. И люди, пришедшие в ее театр, тот же Дэн, который отправился с ней в это опасное путешествие, тоже страдали от одиночества. Они тоже отчаянно желали тепла, зависимости, ответственности, мечтали видеть глаза других людей, слышать их голоса, стремились чувствовать – любить, ненавидеть, жалеть, испытывать боль, даже если за одно лишь ощущение чужого тепла пришлось бы расстаться с перспективой вечной жизни.
После окончания спектакля, когда отшумели аплодисменты и зрители начали расходиться, Алекс заметила, что к Алфемену, когда он находился за сценой, опять подошел какой-то человек и надел на его запястья наручники. Рядом с актером и его