Вкус Парижа. Мария Шенбрунн-Амор

Жозефины Бейкер и ночные дансинги, где играли джаз и танцевали линди-хоп. Я же нашёл в Париже несколько своих бывших фронтовых соратников, которые «Весне священной» и балетам Мясина предпочитали цыганский хор и лезгинку. Так что в редкие свободные вечера я оказывался в «Казбеке» на Монмартре или в русских трактирах Бийанкура. Светским успехам жены я не мешал, они даже слегка льстили мне, но главное – я хотел видеть её счастливой. У нас не было детей, и я знал, что это значит для неё. Меня наша бездетность печалила, но для Елены это было намного тяжелее. Каждый раз, когда я думал об этом, во мне поднимался душащий, нестерпимый вал сострадания и беспомощности. Я напоминал себе, что мы прибыли во Францию всего на год, что в Тегеране нас ждут Вера Ильинична, друзья, наш дом, мой пациент шах Пехлеви и главное дело моей жизни – богадельня и детский приют.

      Сейчас меня впервые встревожил наш парижский образ жизни. Не в силах заснуть, уставившись на медленно светлеющий прямоугольник окна, я впервые ощутил, что мы с женой два разных, отдельных человека и ничто – никакая любовь, никакая привязанность – не способно уничтожить пропасть между нами. У неё свои предпочтения, мысли, чувства, секреты. У меня – свои. Что случилось между ней и Люпоном? Было ли что-нибудь с прочими прожигателями жизни? Вдруг вспомнил, как после знакомства со знаменитым автогонщиком Борисом Ивановским Елена страстно заинтересовалась автомобильными состязаниями. Потом объявился какой-то шахматный гений, у которого она брала уроки. Подозрения тлели углями, прожигая доверие и привязанность, не позволяя заснуть. Я затаптывал их, я запрещал себе эти мысли, но они уже успели опалить мою нежность к жене.

      Утром дом наполняли солнце и запах кофе. В коридоре на пути к ванной комнате я наткнулся на расстроенную Елену с чёрной туфелькой в руке.

      – Доброе утро, – привычно поцеловала меня в небритую щёку и предъявила поцарапанные каблуки: – Смотри, совершенно новые туфли, из крокодильей кожи, между прочим! Пока бежала вчера, убила их о булыжники. Теперь только выбросить.

      От слова «убила» меня передёрнуло, но она этого не заметила.

      – И ещё умудрилась забыть в ресторане шляпку. А кстати, этот твой Дерюжин, мы по дороге поболтали, ужасно симпатичный человек. И галантный – проводил до подъезда.

      У неё весело заискрились глаза, и ямочки на щеках то появлялись, то пропадали.

      – Дерюжин – дворянин и полковник, герой Брусиловского прорыва, – заявил я хмуро, словно проводить Елену до дверей требовало невиданного мужества.

      – То-то он мне сразу понравился! Давай как-нибудь пригласим его к нам?

      Суше, чем намеревался, я сообщил:

      – Вчера убили Люпона.

      Она выронила туфлю:

      – Как это? Мы же только вчера ужинали…

      Почему-то меня покоробило, что смерть антиквара потрясла её.

      – Он