Но что с того? Каждая молодая авангардная модница, так называемая бабочка2, курит, причём с тех пор, как реклама «Лаки Страйк» предложила женщинам тянуться за сигаретой вместо сладости, бабочки предпочитали именно эту дамскую марку. Все они ходят с глазами енота и с пунцовыми, якобы истерзанными поцелуями губами. Ещё неизвестно, что курит и как красится Марго Креспен.
Однако очень скоро здесь побывает дотошный инспектор Валюбер, и вряд ли у него окажется та же безграничная убеждённость в верности моей жены. Внизу меня ждал Дерюжин, надо было быстро решить, что делать с бокалами и сигаретами. Тронь я что-либо – и я уничтожу отпечатки пальцев, указывающие на другую. Оставь всё как есть – существует ничтожная возможность, что останутся улики против Елены. От одной этой мысли внутренности прожгли огненные щипцы. Полностью исключить, что из этого бокала пила моя жена, я не мог. Я должен был сделать выбор, основываясь на мере своего к ней доверия. Доверие – вещь, необходимая в семейной жизни, но сейчас слепая доверчивость мужа могла погубить Елену.
Я принял то единственное решение, с которым мог жить. Оглядев напоследок комнату, заметил в углу скомканную записку. Летящим, неровным, словно птичьим почерком в ней по-французски было начертано: «Père Lachaise, une faux parfait n’existe pas! Tout contact laisse une trace» («Пер-Лашез, совершенная подделка невозможна! Каждое преступление оставляет след»). Записка звучала оскорбительно и, судя по тому, с какой силой была смята и как далеко закинута, произвела именно такой эффект. Я повернул выключатель и покинул ателье.
Дерюжин завёл мотор, небрежно спросил:
– Хочешь на Монпарнас? Послушаем Марусю?
– Не сегодня, спасибо. Сделай одолжение, остановись у моста Турнель.
Дмитрий вёл себя как истинный друг и офицер: ни единого вопроса, никакой нужды просить хранить молчание. Не знаю, как это получилось, но пока Елена знакомилась с модельерами, посещала выступления Тэффи и Цветаевой, концерты Стравинского и Шаляпина, я чувствовал себя гораздо лучше с бывшими однополчанами, с теми, с кем кормил вшей в окопах.
Таксомотор затормозил напротив ресторана «Ля Тур д’Аржан». Дерюжин привычно откинулся:
– Не торопись, я посплю.
Улица была тёмная, небо облачное. Набережная Турнель, как и прочие пристойные кварталы Парижа, в предрассветный час лежала безлюдной и унылой. Я подошёл к парапету, освещаемому дуговым фонарём. Тишину нарушали только тихие всхлипы речной воды. Почти на ощупь я спустился по боковой лестнице к Сене. Тут пахло гнилью и канализацией. Не было даже клошаров. Собственно, я не знал, что надеялся найти здесь. Что угодно, что однозначно