– Друг мой, – Филипп вытер губы краем скатерти и обмакнул испачканные жиром пальцы в стоявший перед ним на столе сосуд с водой, – хотя мы благодарны вам за это вступление, необходимое тем, кто не хранит памяти о произошедших событиях, должен сказать вам, что мои воспоминания о них весьма свежи и живы, так что можете говорить без обиняков. Скажите прямо, что у вас за новости.
Хорошо. – Рыцарь откашлялся и, глядя в свой бокал, произнёс: – Похоже, пришли печальные вести о нашем молодом господине Жиле. Во время стычки с бандой неверных по пути в Дамаск он был сражён коварным и трусливым врагом. Он погиб, и у нас есть тому неопровержимое доказательство: его безымянный палец с кольцом и печатью дома Суйеров, который один из этих грязных псов пытался похитить, но был отбит храбрыми рыцарями, сопровождавшими молодого господина. Итак, он мёртв, и эту новость мы с грустью вынуждены сообщить вам.
Гробовое молчание воцарилось в зале, Аэлис почувствовала, что на неё устремлены всё взгляды: кто-то смотрел выжидательно, кто-то с состраданием, а один из всех, без сомнения, Жанна, злорадно. Смерть жениха перечеркнула договор о родственном союзе между Сент-Нуаром и Суйером, так что предстояло вести переговоры о его перезаключении, если главы семейств ещё были в этом заинтересованы. Да, новость о гибели Жиля была действительно дурной, и не только для юноши, пролившего кровь в песках Иерусалима, но и для тех, кто, подобно Аэлис, пережил его, и чья судьба стала разменной монетой в борьбе за наследство. Она почувствовала, что заливается краской, и глотнула из бокала, общего с Озэром. Тот замер, видимо, ожидая реакции отца Аэлис. Сент-Нуар молчал, погружённый в раздумья, казалось, целую вечность, но наконец медленно заговорил:
– Рыцарь Раймон, это худшая новость из тех, что я слышал за последние несколько лет. Смерть нашего дорогого Жиля, которого я считал чуть ли не сыном, большой удар для меня. Я уверен, что сердце Аэлис разбито, – он остановил тяжёлый взгляд на дочери, которая сидела, опустив голову. Помолчав, Филипп произнёс твёрдым голосом: – Тем не менее, как глава семейства Сент-Нуар, я должен задуматься о будущем, встать выше страданий своей дочери и вашего господина и спросить себя, пусть со слезами на глазах, что станет с нашими домами, с нашими судьбами, с теми узами, которые мы считали нерушимыми, и которые были столь коварно разрублены клинком неверного. Будь проклят этот нечестивец – орудие нашего несчастья! И я спрашиваю вас, любезные посланники, – тут речь Филиппа стала мягкой, словно бархат, – не просил ли сеньор Суйерский передать нам ещё что-нибудь, что смягчило бы удар? Он не добавил ни слова? Неужели принесённая вами ужасная новость должна говорить сама за себя и быть единственной? Если мои чувства не лгут мне,