Год за годом Пинкус и Хоагленд тратили на работу чуть ли не каждый полученный доллар, практически ничего не откладывая про запас. Их гнала жажда работы. Любая зацепка была для них поводом организовать большое исследование, даже когда сточный колодец в здании фонда – рассчитанный на отходы жилого помещения, а не лаборатории – переполнился и начал выливаться в подземные воды. Сдержаться Пинкус не мог. Если эксперимент выглядел перспективно, он нанимал еще ученых и оборудовал дополнительные лаборатории, чтобы развивать последние результаты, а уж потом начинал думать, как заплатить, – если вообще думал. Нанятая им в начале пятидесятых секретарша вспоминала, как пришла на работу и узнала, что у нее нет ни кабинета, ни стола. Ей выдали портативную пишущую машинку, переносной стол и бочонок с гвоздями в качестве стула. «Поскольку уровень финансирования остается невысоким, – писал бизнес-менеджер фонда в своем отчете попечительскому совету в пятидесятом году, – резонно будет спросить, было ли мудрым и необходимым столь сильно расширять фонд». Но Пинкус, собственный кабинет устроивший в гараже, никогда не останавливался. Его интересовала наука и работа, а не долговременные бюджеты и дотации.
В те ранние годы Пинкусам приходилось скитаться по дешевым квартирам. Одиннадцатилетний мальчик, доставлявший вечернюю газету, вспоминал, что по выходным Пинкус сидел, развалившись в кресле, или дремал на диване, всегда окруженный стопками книг. Как-то раз во время проведения эксперимента с участием душевнобольных пациентов Вустерской больницы штата Пинкус с семьей полгода прожил в главном здании психиатрической лечебницы – в «люксе для молодоженов», как это называли некоторые коллеги. Дочь Пинкуса Лора просыпалась, одевалась и шла в школу мимо какой-то женщины, облаченной в мешок из-под муки: эта женщина и другие пациенты навязчивыми движениями рвали бумагу и кидали ее из окон, устраивая снегопад. На вопрос, каково там жить, Лиззи сухо отвечала: «Как в сумасшедшем доме».
Это здание когда-то называли Вустерским приютом безумцев. Снаружи оно больше походило на тюрьму, чем на больницу, – темная, зловещая крепость высоко на горе. Внутри было еще хуже. Пациентов одевали в смирительные рубашки и привязывали к кроватям. Они подвергались электрошоку, инсулиношоковой терапии, вращательной терапии (больных с завязанными глазами быстро вращали в специальных креслах) и, под руководством Пинкуса, – гормональной терапии. Не смолкали вопли от боли и безумный смех, отдаваясь эхом в кафельных коридорах.
Здесь не было весело, здесь было страшно и опасно. Зачем же Пинкус поселил свою семью