– Ты хочешь, чтобы я поддержал тебя?
– Не знаю.
– Что ты собираешься со всем этим делать?
– С мамой?
– Нет. С собой, Фрэнни.
– Не знаю.
– Выйдешь за него? Вдвоем можно жить на те же деньги, что и одному. Так говорят, во всяком случае.
– Не думаю, что смогу. Мне кажется, я разлюбила его, если вообще любила когда-нибудь.
– Ребенок? – Трубка его хорошо раскурилась, и сладкий запах дыма разлился по летнему воздуху. В саду сгустились тени, начали стрекотать сверчки.
– Нет, причина не в ребенке. Это все равно бы случилось. Джесс… – Она не договорила, пытаясь определить, что же все-таки не так в Джесси, что именно она упускает из-за напряжения, вызванного перспективой появления ребенка, необходимостью принять решение и вырваться из угрожающей тени матери, которая сейчас покупала в торговом центре перчатки на свадьбу лучшей подруги детства Фрэн. Это что-то она бы могла похоронить, но оно тем не менее беспокойно ворочалось бы под землей шесть, шестнадцать или двадцать шесть месяцев, чтобы в конце концов подняться из могилы и наброситься на них обоих. Женишься в спешке – раскаиваешься всю жизнь. Одна из любимых пословиц ее матери. – Он слабый, – продолжила она. – Точнее я не могу объяснить.
– Ты не можешь доверить ему заботу о себе, Фрэнни?
– Да. – Она подумала, что отец ближе всего подобрался к сути проблемы. Она не доверяла Джесси с его богатыми родителями и синими рубашками из шамбре. – Джесс желает мне добра. Он хочет поступить правильно, действительно хочет. Но… два семестра назад мы пошли на поэтические чтения. Стихи читал некий Тед Энслин. Собрался полный зал. Все слушали очень серьезно… очень внимательно… чтобы не пропустить ни одного слова. А я… ты же меня знаешь…
Отец успокаивающе обнял ее одной рукой.
– Фрэнни в рот попала смешинка.
– Да. Именно так. Похоже, ты очень хорошо меня знаешь.
– Немного знаю, – признал он.
– Она – эта смешинка – взялась неизвестно откуда. Я все время думала: «Обросший человек, обросший человек, мы пришли послушать обросшего человека». Появился какой-то ритм, как в песне, которую слышишь по радио. И я начала смеяться. Не специально. И смех мой не имел никакого отношения к стихам мистера Энслина – стихи он писал хорошие, пусть и выглядел не очень. Причина заключалась в том, как они смотрели на него.
Она повернулась к отцу, чтобы увидеть его реакцию. Он просто кивнул: мол, продолжай.
– Короче, мне пришлось уйти оттуда. Действительно пришлось. Джесс просто взбесился. И я считаю, он имел право разозлиться на меня… Я повела себя как ребенок, я уверена, ребенок именно так отреагировал бы на происходящее… Но со мной это часто случается. Не постоянно, конечно. Я умею быть серьезной…
– Да, умеешь.
– Но иногда…
– Иногда Король Смех стучится в дверь, а ты одна из тех, кто не может держать его за порогом, – закончил Питер.
– Наверное, я такая. А Джесс