Ничего этого я жене не сказал. Она начала разговор спокойно, а потом расплакалась.
– Ему назначили химиотерапию, но мама говорит, это может означать, что уже появились мекас… месасс… ох, не могу вспомнить это гребаное слово, говорю совсем как ты! – А потом, все еще всхлипывая, но шокированным и смиренным голосом добавила: – Извини, Эдди, как я могла!
– Ничего страшного, – ответил я. – Ты хотела сказать, что у него появились метастазы.
– Да, спасибо. В любом случае этим вечером ему сделают операцию по удалению основной опухоли. – Она вновь заплакала. – Не могу поверить, что такое происходит с моим отцом.
– Ну что ты так разволновалась. Нынче они творят чудеса. Я тому живой пример.
То ли она не считала меня чудом, то ли не хотела это обсуждать.
– В любом случае Рождество здесь отменяется.
– Разумеется.
А по правде? Я обрадовался. Чертовски обрадовался.
– Я вылетаю в Палм завтра. Илзе приедет в пятницу. Мелинда – двадцатого. Полагаю… учитывая, что с моим отцом ты не особо ладил…
Она еще мягко выразилась, если вспомнить, что однажды мы с тестем едва не подрались после того, как он назвал демократов «дерьмократами».
– Если ты думаешь, что у меня нет желания присоединяться к тебе и девочкам на Рождество в Палм-Дезерт, то ты права. С деньгами у тебя все в порядке, и, надеюсь, твои родители поймут, что я имею к этому кое-какое отношение…
– Не думаю, что сейчас самое время заводить речь о твоей гребаной чековой книжке!
Ярость вернулась, мгновенно. Выскочила, как черт из вонючей табакерки. Мне хотелось сказать: «А пошла ты на хер, крикливая сука!» Но я промолчал. В какой-то степени и потому, что мог произнести «крикливая сумка» или «красивая утка». Подсознательно я это понимал.
Но сдержался едва-едва.
– Эдди? – Это прозвучало резко, с готовностью ввязаться в драку, если будет на то мое желание.
– Я не заводил речь о моей чековой книжке, – сказал я, внимательно прислушиваясь к каждому слову. Вроде бы слова правильные, и каждое – в положенном месте. Сразу стало легче. – Я лишь говорю, что мое лицо у кровати твоего отца не ускорит его выздоровления. – От злости (или ярости) я едва