Как и уходящие в неизвестность облака, мальчику нравилась дорога, зовущая и бесконечная. По ней кто-нибудь да проезжал, и пустота на время исчезала. Знакомый всадник прокрикивал что-нибудь приветливое, и приблизившись, непременно здоровался уважительно, зная, что Еламан – единственный мужчина в семье: «ассалам алейкум, Елеке!». В такие моменты мальчик чувствовал себя взрослым и сделав строгое лицо, отвечал серьёзно, как подобает: «алейкум ассалам, агай!». Но вслед улыбался и махал ладошкой.
Особенно радовался он встрече с добрым ишаком трудягой, тянувшим гружённую всякий раз телегу и нёсшим в глазах вселенскую грусть и древнюю степную печаль, прикрытую длинными прямыми ресницами. Хозяин, весёлый паренёк, останавливался и деловито интересовался жизнью. Отставший ослик догонял их, и они втроём ещё долго маячили в долине, то пропадая в поворотах, то появляясь вновь.
Больше всего он ждал машину. Иногда, не успевая, бежал к дороге, и тогда шофёр протяжно ему сигналил, мол, прокачу в следующий раз, сейчас не могу, тороплюсь. И мальчик с сожалением смотрел сквозь длинную пыль вслед машине, пытаясь не потерять её уменьшающийся силуэт, Еламану хотелось проехаться в кузове, подставляя лицо ветру и держась за передний борт. Он представлял себя пассажиром, едущим по важным делам, туда, за горы, в другой, загадочный мир. Но водитель не разрешал: маленький ты ещё, подрасти.
– Елам-а-а-а-н, иди домой, к вам гостья приеха-а-а-ла, – взволновал долину протяжный зов, который перекатился к холмам, прижался к склонам и затих.
Приезд гостьи обеспокоил Еламана.
– Нам с Апой никто не нужен, – рассуждал он, вновь разглядывая небо, – я пасу овец и телёнка, приношу им воду, Апа доит корову, взбивает масло, варит еду, пришивает пуговицы. Мы сами всё можем… Ой! Жеребёнок плывёт!
«Жеребёнок» цеплялся за большое облако, как малыш за мамин подол, и никак не хотел отстать. Он вытягивался изо всех сил, стараясь не отпускать «маму», но меж ними появился просвет, и облачко, теряя границы, превращалось в длинную бессмысленную полоску.
Первоначальные формы облаков забывались быстро и уже не вспоминались. Также Еламан не мог вспомнить, кто же эта гостья.
– Я же знаю её, знаю. Должен знать. Вот, уже в третий раз приезжает, привозит подарки. Но кто она? Кто толкает облака? Почему они не стоят на месте? Зачем она опять приехала?», взъерошено толпились мысли.
В доме женщина кинулась было к нему, но её остановил строгий взгляд Апы.
– Не смей, Куляй! Не нарушай сложившееся, – неодобрительно заговорила она, – к школе всё готово, и ты зря привезла ему обновы. Вот, за сумку спасибо. К нам не завозят. Я сшила мешок с ручками… И для чернильницы тоже.
– Но, может, Вы всё-таки разрешите мне?
– Нет! – Остановила её Апа, – утром будет проезжать машина в райцентр. Дальше в город рукой подать. Уезжай. Так будет лучше. И ты об этом знаешь. И ещё. Не езди на попутках. В долине безлюдно, никто не поможет. Был недавно случай. Из-за гор стали появляться чужие.
– В рейсовой машине всегда есть попутчики, – продолжила женщина, выпроводив Еламана из комнаты.
– Вытри губы. Здесь не город. Ты – вдова погибшего на войне. Да, и платок накинь на голову. Аульчане осудят. Не так уж много времени прошло, чтобы забылось.
Перед сном Еламан вышел по нужде и столкнулся с гостьей. В полутьме она схватила его и стала спешно прижимать к себе, целуя и приговаривая: балапаным, жаным. Хлопнула дверь. Куляй выпустила мальчика из объятий и быстро зашла в дом.
– Вот, дура, думал Еламан, укладываясь спать, – схватила, как сумасшедшая. Есть у нас тут одна такая, всё старается детей чужих к себе затащить. Свои-то у неё с войны не вернулись. А мы смеялись над ней, пока Апа не отругала. Нашла тоже мне сравнение. Какой я ей балапан? Что я – будущая курица, что ли?
Недостойное сравнение быстро забылось. Странные слёзы потекли по лицу, удивительно невесомые, совсем другие. Впервые Еламану было легко плакать, и можно даже улыбаться вместе со слезами. Когда он не смог победить ровесника, убежав за угол, то плакал совсем не так. Тёплая волна укутала его, как верблюжье одеяло зимой и унесла в сон. Утром он долго сидел в постели, боясь спугнуть поселившееся внутри сладостное тепло. Он хотел сберечь его, чтобы потом втайне наслаждаться им ещё и ещё.
Встретившись с женщиной возле умывальника, мальчик улыбнулся: это в её объятиях живёт то, чего он ждал, искал и нашёл. Он и раньше догадывался об особенной нежности, которая есть, должна быть и для него. Ему хотелось почувствовать её. Ему хотелось ласки. Такой же, какую он проявлял к новорождённому ягнёнку: прижимал к себе, впитывая удовольствие и бормоча слова умиления. И она пришла с этой странной гостьей. В маленькую жизнь мальчика влилось новое чувство, заполнив мучившую его