– Вечеринка жалости к себе закончилась? – сделав глоток чая, спрашивает она.
– Думаю, да.
– Хорошо. Ее никогда не стоит затягивать. А то это плохо сказывается на цвете лица.
Я корчу маме рожицу.
– У тебя есть одно огромное преимущество при поступлении в Стэнфорд.
– Да? И какое же?
– Там училась твоя бабушка, и она каждый год жертвует университету довольно большую сумму.
Я пристально смотрю на нее. Моя бабушка? Но у меня нет бабушки. Мамина мама умерла при родах еще в тысяча восемьсот девяностом году.
– Ты про папину маму?
Я никогда и ничего о ней не слышала. Никто из моих родителей никогда не рассказывал мне о своих семьях.
– Нет, – говорит мама с легкой улыбкой на лице. – Я говорю про себя. В тысяча шестьдесят седьмом году я окончила исторический факультет Стэнфорда. Тогда меня звали Марго Уитфилд. И согласно официальным данным она считается твоей бабушкой.
– Марго Уитфилд, – повторяю я.
– Да.
Я недоверчиво качаю головой.
– Иногда мне кажется, что я тебя совсем не знаю.
– Так и есть, – легко соглашается она, несказанно удивив меня этим. – Когда живешь так долго, как я, то проживаешь несколько жизней, которые со временем воспринимаются как жизнь других людей. Как другие версии самого себя. Так что Марго Уитфилд тебе незнакома.
В голове всплывает Семъйяза. Он назвал маму Мэг, и в его памяти она сохранилась как ухмыляющаяся девушка с коротко остриженными каштановыми волосами. И она мне определенно незнакома.
– Так какой же была Марго Уитфилд? – спрашиваю я. – Кстати, Марго красивое имя.
– Она была свободна духом, – говорит мама. – И, боюсь, немного хиппи.
Я тут же представляю себе маму в одном из тех струящихся платьев из полиэстера, с крошечными солнцезащитными очками на носу и с маргариткой в волосах, покачивающуюся под музыку на фестивале в Вудстоке или протестующую против войны.
– И ты принимала наркотики?
– Нет, – слегка возмущенно восклицает она. – Да, у меня был бунтарский период, но он пришелся вовсе не на шестидесятые. Скорее уж на двадцатые.
– Тогда почему ты упомянула хиппи, если не бунтовала?
– Мне тяжело дался конформизм пятидесятых, – поколебавшись, признается она.
– А как тебя звали в пятидесятые?
– Мардж, – смеясь, отвечает она. – Но даже не вздумай представлять меня типичной домохозяйкой.
– Потому что у тебя не было мужа.
– Верно.
Об этом мне уже известно. Когда я только узнала, что мама ангел, меня не покидали мысли, что она уже бывала замужем несколько раз и у меня где-то ходят братья и сестры. Но она заверила меня, что это не так.
– Но в твоей жизни был человек, который делал тебе предложение?
Этого я у нее никогда не спрашивала.