– Слава Богу, сыновья твои, в отличие от дочки, людьми стали, – с любовью оглядел племянников Максим Акимович.
Проглотив нелицеприятный отзыв о Лизавете, Любовь Владимировна не стала полемизировать с отставным генералом. К тому же – праздник на дворе.
– … Один артиллерист, – ласково покивал Арсению. – А другой даже меня удивил, ни то что отца, переведясь из сухопутного кадетского в Морской корпус. Моряков в нашей родне ещё не было. Первый адмиралом станет, – ободряюще улыбнулся зардевшемуся племяннику.
– Сумел каким-то образом Георгия Акимовича уговорить, – перебила Рубанова-старшего невестка.
– Расскажи Максимка, что там за правила? С Морским корпусом совершенно не знаком, – благожелательно попросил юношу дядя.
– Тушуясь от взрослого общества, будущий моряк вскочил на ноги.
– Да ты сидя говори, – улыбнулся Максим Акимович. Дисциплинирован, однако, – сделал он вывод.
– В Морском корпусе шесть классов. Три младших называются общими, а три старших – специальными. Для поступления в младший общий класс требуются знания трёх классов реального училища или гимназии. Три первых года мы кадеты, а потом станем гардемаринами.
– Хвалю, сынок. Выбор твой одобряю и если что – всегда окажу поддержку, – выпил и закусил, прислушавшись к новой теме разговора.
Тон задала Любовь Владимировна.
– Недавно прочла рассказ о «Семи повешенных» Леонида Андреева. До сих пор прийти в себя не могу, – разволновалась она.
– Не надо, голубушка, так далеко уходить, а то обратную дорогу и вовсе можно забыть, – недовольный подобной темой разговора попробовал перевести его в более весёлое рождественское русло Рубанов-старший.
– Да полно вам, Максим Акимович колкости говорить. И так на душе тоскливо. Наказание, выразившееся в ожидании смерти. А потом – и сама смерть. Не имеет права государство убивать. Этим деянием оно уравнивает себя с бандитами. Семь жизней… Подумать страшно… Семь несчастных людей.
– Семь террористов, – уточнил Максим Акимович. – Этот рассказ ещё весной напечатали и Ольга все уши мне прожужжала… А теперь вы мадам, этого декадента, пессимиста и нытика восхваляете. Значит, вместе с ним революционерам-террористам сочувствуете и жалеете их. Давайте лучше я вам про нормальных писателей прочитаю, – вытащил из кармана сложенную до размера спичечного коробка газету.
– Ежели не понимаете ничего в литературе, то и молчите, мой друг. Сабанеева своего читайте. А Леонид Андреев – гений! Не хуже Достоевского. Так описать ожидание смерти. Такие образы, точность деталей и впечатляющий слог. Семь жизней, семь судеб и одна на всех Смерть.
– Матушка Любовь Владимировна. Вы не на поминки по семи повешенным пришли, а Рождество отмечать, – с помощью нехитрых манипуляций превратил скомканный листок в полноценную газету. – Фельетон «Как и что пьют русские писатели». И среди них ваш разлюбезный