После долгих споров, отнести вещь доверили вылезшему из воды Акиму.
Умиротворённые, тихо ехали обратно меж двух стен колосящейся ржи, любуясь церковными куполами, сверкающими вдалеке ярким предвечерним золотом. Над головой кружили ласточки и где-то высоко, у самого заходящего солнца, звонко пел жаворонок. И песнь его перекликалась с далёким колокольным звоном.
Настало то время, когда марево знойного дня растворилось в воздухе, и над просторами полей, рекой и лесом разлился нежный, прозрачный свет наступающего летнего вечера.
Акиму было уютно и спокойно ехать в кругу многочисленной семьи, и жизнь казалась бесконечно длинной, как расстилающаяся впереди дорога…
Вечером следующего дня, оседлав Помидорчика и сунув за пазуху книжку Некрасова, под язвительные замечания брата, Аким миновал знаменитую арку и вскачь понёсся к Рубановке. Вскоре он уже пылил длинной прямой улицей, и остановил разгорячённого коня у ворот кирпичного дома старосты. Калитку ему открыл ожидавший его Васятка.
– А я думал ты не приедешь, – загнал в конуру хрипевшего шелудивым своим бешенством пса.
Аким не обиделся на «ты», а принял это как само собой разумеющееся между приятелями.
Ермолай Матвеевич, увлечённо распекавший во дворе работника, поклонился барчуку и уважительно поздоровался, вновь принявшись воспитывать непутёвого парня:
– Вот скажи, Митрий, зачем ты туды-сюды по двору шляисси? – рванув ворот свой рубахи, требовательно глядел на работника.
– Чаво? – улыбнулся вихрастый конопатый малый в грязных портах, и почесал пониже спины, чтоб показать своё отношение к хозяину.
– Чаво, чаво, – по-лошадиному помотал головой, вытянув шею, староста. – Ведомо чаво… и лыбиться не надо… Смешливый какой выискалси, – грозно оглядел мускулистого высокого парня с потным, обнажённым торсом.
– Ничо и не лыблюсь вовсе, а топор ищу.
– Весь день его ищешь, штоль? Надорвалси от поисков. Тебе, пню конопатому, што было приказано порядошным человеком?
– А чо-о? – удивился работник, с трудом сдерживая улыбку.
– Чо, чо… дверь навесить на сарай, вот чо-о. А ты чо?
– А я ничо. Там эта-а, петля соржавела напрочь. В кузню, эта-а, надоть.
– Ну так, эта, и шёл бы в кузню, чем раздраженье на меня наводить и по двору без дела шастать.
– Ну, щас и пойду. Делов-то, – чему-то обрадовался и засмеялся работник, введя в глубокую задумчивость старосту.
Аким с Васяткой сидели в саду, за тем самым столом, где их угощали таким вкусным молоком со свежим мягким хлебом и разглядывали книгу.
Причём Аким так внимательно листал страницы, словно первый раз в жизни видел этот не новый