Ну, и запоздалый член джаз-банда, Матвей Петрович Бронштейн. Аббат. Это я привела его в круг Ландау. Познакомились мы с ним ранней весной, по-моему, 1927 года. Стояли лужи, чирикали воробьи, дул теплый ветер, и я, выходя из лаборатории где-то на Васильевском острове, повернулась к невысокому юноше в больших очках, с очень темными, очень аккуратно постриженными волосами, в теплой куртке, распахнутой, так как неожиданно был очень теплый день, и сказала: «Свежим ветром снова сердце пьяно». После чего он немедленно продекламировал все вступление к этой поэме Гумилева. Я радостно взвизгнула, и мы тут же по дороге в университет стали читать друг другу наши любимые стихи. И, к моему восхищению, Матвей Петрович прочитал почти всю «Синюю звезду» Гумилева, о которой я только слышала, но никогда ее не читала.
Придя в университет, я бросилась к Димусу и Джонни – в восторге оттого, что только что нашла такого замечательного человека. Все стихи знает и даже «Синюю звезду»! Разумеется, он был приглашен и появился на первом же собрании джаз-банда.
Аббат учился не на физфаке, а на математическом отделении, в группе астрономии. В те давние времена астрономия считалась частью механики. Попав в наш кружок, он быстро стал его полноправным членом. Так же быстро Бронштейн догнал Дау и Джонни в физике. У него была серьезная математическая база, и это, в сочетании с природной любознательностью, привело его к квантовой гравитации.
Я помню его взгляд сквозь очки, которые у него почти всегда сползали на кончик носа. Он был исключительно «цивилизован», он не только все читал, почти обо всем думал, но для очень молодого еще человека он был необыкновенно деликатен по отношению к чувствам и ощущениям других людей, очень благожелателен, но вместе с тем непоколебим, когда дело шло о «безобразном поведении» его друзей.
Джаз-банд
Собирались мы часто – либо у Иры Сокольской, либо у нас на Моховой, 26. Пожалуй, наша квартира на Моховой была более популярной. Здесь к нам присоединялись Исай Бенедиктович с его неисчерпаемым запасом литературных историй и конечно же Нина. Она училась на биофаке на кафедре Александра Гавриловича Гурвича. Позднее он взял ее к себе в Институт экспериментальной медицины.
Однажды, посреди горячей дискуссии, Нина сказала:
– Хватит уже этих прозвищ: Дау, Джонни, Димус, Аббат… Давайте говорить, как все нормальные люди: Ландау, Гамов, Бронштейн…
Дау немедленно назвал это предложение «нинизмом», обвинив сочувствующих в предосудительном стремлении к солидности. «Это ли нам нужно?» – спросил он.
Одной из его забав была классификация женщин. Ландау делил всех женщин на красивых, хорошеньких и интересных. Еще два «бросовых» класса – «выговор родителям» и «за повторение расстрел» –