66. Друзьям
Я примирился с судьбой неизбежною,
Нет ни охоты, ни силы терпеть
Невыносимую муку кромешную!
Жадно желаю скорей умереть.
Вам же – не праздно, друзья благородные,
Жить и в такую могилу сойти,
Чтобы широкие лапти народные
К ней проторили пути…
66. Поздняя медитация о жизни и смерти, полузавещание, полуавтоэпитафия. ИФ 1+3, c переменой актанта (дополнения) в пределах серии: «Желаю (себе)… + вам…».
Аполлон Александрович Григорьев (1822–1864)
Г. широко употребляет ИП, преимущественно в онегинском духе. Есть у него достаточно длинные ИС, но они всегда зависимые и никогда не покрывают целого текста или строфы. В раннем и типичном «Вы рождены меня терзать…» (1843) на 12 строк (в том числе первую и последнюю) приходится 7 инфинитивов, шесть из них – в рифмах (на -ать), но они подчинены разным управляющим и потому не образуют серии; есть лишь один ИФ 2.
В нескольких ст-иях цикла «Борьба» (1843–1857) есть длинные ИС, более или менее прямо восходящие к структуре «Письма Онегина», но транспонированные в иные размеры (Я5, Я6, Ам4): ср. в особенности 3-е ст-ие, с ИС 1-16-1:
Не дай вам Бог, дитя мое, узнать , Как тяжело любить такой любовью, Рыдать без слов, метаться, ощущать, Что кровь свинцом расплавленным, не кровью, Бежит по жилам, рваться, проклинать, Терзаться ночи, дни считать тревожно, Бояться встреч и ждать их, жадно ждать; Беречься каждой мелочи ничтожной, Дрожать за каждый шаг неосторожный, Над пропастью бездонною стоять, И чувствовать, что надо погибать, И знать, что бегство больше невозможно.
Ср. ту же традицию, причем уже в Я4, в поэме «Олимпий Радин. Рассказ» (1845), с элементами «женского иного», например, в строфе 3-ей, ИС 2+2+1:
Его жена <…> Умела ежедневный вздор Умно и мило говорить, Подчас, пожалуй, важный спор Вопросом легким оживить, Владела тактом принимать Гостей и вечно наполнять Гостиную и, может быть, Умела даже и любить;
а в строфе 5-й ср. аналогичную (но уже о другой женщине!) ИС (3-1)+(5-1)+2, с повтором управляющего инфинитивами слова (умела):
Она умела, видя вас, Пожалуй, даже в первый раз, С собой заставить говорить <…> Насмешке ль едкой, иль мечтам Безумно-пламенным внимать С участьем равным; понимать Оттенки все добра и зла Так глубоко и так равно <…> И как умела, Боже мой! Отпечатлеть она во всем Свой мир особый, – и притом Не быть хозяйкой записной, – Не быть ни немкою, и речь Вести о том, как дом беречь , Ни русской барыней кричать В огромной девичьей… О нет! Она жила, она страдать Еще могла иль сохранять , По крайней мере, лучших лет Святую память…;
Наконец,