Он снова засмеялся к улыбнувшемуся на сей раз бородатому лицу.
Невыразимое духовное. Отец, Слово и Святой Вздох. Всеотец, небесный муж. Хиезоз Кристос, чародей обаяния, Логос, что страждет в нас ежемгновенно. Вот уж и впрямь. Я огнь алтаря. Я жертвенное сливочное масло. Данлоп, судья, благороднейший из всех римлян, А. Э., Оратай, Имя Неизъяснимо, высоко в небесах, И. Х., хозяин их, для посвящёных не секрет о ком речь. Братья великой белой ложи всегда начеку, нет ли способа хоть чем-то подмогнуть. Христос с его сестроневестой, влага света, рождён оплодотворённой девой, кающаяся софиа удалилась в пустыни буддхи. Изотерическая жизнь не всякому по зубам. О. П. должен сперва отпахать за ту карму, где был бякой. М-с Купер Оукли как-то одним глазком увидала исподнее весьма благочинной сестры Х. П. Б.
О, фи! Ва! Pfuiteufel! Негоже зырить-то, никак негоже, сударка, кады у дамочки выткнулося споднее.
Вошёл м-р Бест, высокий, молодой, мягкий, лёгкий. Грациозно нёс он в руке блокнот, новый, большой, чистый, лоснящийся.
– Такой паинька-школяр,– сказал Стефен,– найдёт раздумья Гамлета о последующей жизни его принцевой души неубедительным, незначительным и неувлекательным монологом, таким же мелким как и у Платона.
Джон Элингтон, хмурясь, произнёс, озлобленно, гневливо:
– Честное слово, у меня аж кровь вскипает, когда кто-то сравнивает Аристотеля с Платоном.
– Который из двух,–спросил Стефен,– изгнал бы меня из своего государства всеобщего благоденствия?
Прочь ножны с кинжала своих дефиниций. Лошадность есть вещьность вселошадности. Потокам тенденций и эпох они поклоняются. Бог: уличный гвалт: весьма перипатетично. Пространство: то, до чего тебе рукой подать. Сквозь пространства мельче, чем красные тельца человечьей крови, они просачиваются-вползают, вслед за задницей Блейка, в вечность, жалкой тенью которой есть весь этот овощной мир. Держись за здесь, за теперь, через которое всё будущее валом валит в прошлое.
М-р Бест приблизился, любезно, к своему коллеге.
– Хейнс ушёл,– сказал он.
– Да?
– Я показал ему Жубейнвильскую Книгу. Он просто в восторге, знаете ли, от ПЕСЕН ЛЮБВИ Хайда. Мне не удалось привести его на дискуссию. Он отправился к Гиллу купить и себе.
О, книжица моя, прощай!
Пускаю в мир тебя, прощанье близко.
Уж как-то примет публика тебя?
И твой простецкий, неприглаженный английский.
– Торфяной дым ударил ему в голову,– высказал мнение Джон Эглинтон.– Мы чувствуем себя словно в Англии.
Кающийся вор. Ушёл. Я коптил ему бэкон. Зелёный мерцающий камень. Изумруд в оправе моря.
– Люди не осознают, до чего опасны бывают песни любви,– предупредило золотистое яйцо Рассела оккультно.– Движения приводящие к мировым переворотам рождаются из грёз и видений мужичьего сердца на склоне холма. Для них земля не почва для возделывания, а живая мать. Разреженный воздух академии и арены производит