Я прислушивался к ее хриплому надсадному дыханию, затем ее затуманенные глаза приоткрылись, в них проступило дикое изумление.
– Я… жива?..
– Еще как, – ответил я, – а вот я… не знаю, выживу ли…
Она застыла, на лице проступил ужас, затем отчаяние, она прошептала упавшим голосом, полным горечи:
– Ах ты, гад… что ты… наделал…
– Что? – спросил я.
Она прошептала с болью:
– Я столько магической силы набрала!.. Я столько… никогда раньше… Я бы могла такое сделать…
Я пробормотал:
– Прости…
– Гад волосатый, – сказала она с отвращением и отчаянием, – как же я, дура, могла столько набрать… а потом так глупо все выпустить разом? Впустую!
– Зато мне, – пробормотал я, – удалось сохранить… как ты и говоришь… магическую силу… в неприкосновенности.
Она посмотрела люто.
– Что?
– Ну…
– Не дам! – крикнула она. – Не позволю!.. Ни мне, ни тебе!
И вцепилась в меня, как коршун в цыпленка.
Все-таки мы оба зря гордились своим самообладанием, верностью интересам дела, отстраненностью от всякого такого, чистым разумом Гегеля, потому что за остаток ночи успели еще не раз зарядить магической мощью друг друга и так же бесцельно и глупо, если с точки зрения Гегеля, а то и самого Иммануила Канта, разрядить.
Когда наступил рассвет, мы встретили его не только выжатые и обессиленные, но и стыдившиеся взглянуть друг на друга.
Я все-таки сумел подняться, бледное тело Астриды осталось на ложе с раскинутыми в разные стороны конечностями, как у Леонардо в золотом сечении.
Далеко за окном прокричал петух, уже в третий или какой-то там раз, а снизу со двора доносится бодрый скрип колодезного ворота и негромкие голоса возчиков, что привезли свежее молоко, сыр и зелень.
Когда я облачился поверх одежды в легкие доспехи, за спиной послышались пристыженный стон и шелест одежды.
– Не поворачивайся, – донесся слабый голос.
– Не поворачиваюсь, – ответил я.
– Я постараюсь все это забыть, – сказала она мне в спину, – и ты забудь, хорошо?
– Попробую, – ответил я с сомнением. – Попытаюсь. Хотя сие забыть непросто… Думаю, если сумел пережить такое, теперь меня ничего не убьет.
Она прошла мимо меня к окну, бросив на ходу с сердцем:
– Свинья!
– Еще какая, – ответил я гордо. – Позавтракаем здесь или с баронессой?
Чтобы выглянуть в окно, ей пришлось привстать на цыпочки и лечь животом на широкий из-за непомерной