По Яблочному поселку ходила дурочка Маня: в черном платке, в тяжелых спортивных мужских башмаках на босу ногу и летом, и зимой. Ее дразнили незло Маней-иконой, и не зря: старые люди помнили, какая была она раскрасавица. Когда с фронта вернулась, вместе с братьями дом построила, да сгорел и дом, и подворье по недосмотру. Тогда-то и тронулась Маня умом, обрядилась в черное и стала по поселку воду носить в большой синей бутылке, поливая все подряд: лавочки, палисадники, завалинки, заборы, калитки, порожки, столбы, огороды и сады. И вправду: больше пожаров не было, а Маня-икона вскоре куда-то пропала.
Мы, дети, Маню побаивались, оттого, наверное, и преследовали по жестокому детскому неведению: обзывали уродкой, швыряли вслед камни – обязательно попасть в бутылку! Ни разу она нам и слова не сказала, но однажды так на меня глянула… Я впервые поняла, что значит – леденеет сердце.
Я пойму эту тайну потом,
Этот образ узнаю нетленный,
Охраняющий отческий дом
В обретенной навечно вселенной.
Состраданье, печаль и покой
Сталинградского послевоенья –
Нынче помню я Маню такой
В ореоле добра и терпенья.
Так и вижу: идет по золе
В незлобивом безумье, во свете
Чистоты, и бегут по земле
Вслед за ней несмышленые дети…
Из поселка мы стремительно вырастали, как из детской одежды, нас неостановимо влекли дар-горские просторы – те, что ближе к городу.
Нас ждал «Мирок»! Так на языке местной шпаны назывался кинотеатр «Мир» – коронный центр Дар-Горы. Не раз мы сбегали в кино с занятий, мало заботясь о неминуемом наказании, ведь уроки «Мирка» были куда интереснее школьных. Здесь знакомились и расставались, дрались и мирились, играли в парке в карты и пели под гитару. Здесь назначали свидания, менялись марками и книгами, отсюда после вечерних сеансов отправлялись к кому-нибудь на посиделки. «Мирком» верховодил Сережка Арапов из 105-й школы – высокий, русоволосый, синеглазый красавчик, явно знающий себе цену. Он неторопливо похаживал по фойе кинотеатра, поглядывал на девчонок – те замирали под прекрасным насмешливым взором.
Нина Резникова, моя лучшая подружка, терпеть не могла Арапова: о нем сплетничали, как о безжалостном сердцееде, и я то и дело вздыхала… Нина грозила:
– Гляди вот, матери скажу!
Я и глядела потаясь… и догляделась. Однажды Нина больно ущипнула меня за руку:
– Танька, на тебя дед смотрит!
Я оглянулась: Арапов не просто смотрел, он двигался по направлению к нашему уголку под портретами знаменитых артистов.
– Почему дед, ты что, с ума сдвинулась?
– Да ведь ему уже восемнадцать лет, он второгодником сто раз был!
Нам