Ему, поди, неведом страх
Быть стоптанным, убитым даже
Слепой, бездушною толпой.
И вкрадчиво старик лишь скажет:
«Че ж, друже, не идешь домой?»
Кот не услышит.
Иль услышит,
Но усом не пошевельнет.
Здесь, как старик тот, он не лишний —
Не существует, а живет.
«Тихо. И в этом покое…»
Тихо. И в этом покое
Мнится, что нету войны.
Тянется к Богу рукою
Мать: были б живы сыны!
Молит Его многократно,
Слез не жалея и сил.
Рядом хихикают братья —
Ленин тому научил!
Я не умел улыбаться,
Зная, что нету отца.
Возгласы: «Будем мы драться
На рубежах до конца!»
«Доживают старики…»
Доживают старики
В безымянной деревушке.
Власть забыла – не с руки!
Ветер злобный кровлю рушит.
Старый журавец скрипит,
Нагоняет страха. Бабка
Спозарань в глазок глядит:
Будет зимушка несладка!
А кума не померла?
Что-то темное окошко…
И вздохнула. Прилегла:
«Подремлю еще немножко».
И затихла. Ан навек.
Кот один проявит жалость,
Погрустит, как человек,
Ни души коль не осталось.
Колхоз
Недоброй памяти колхоза
Я б стих печальный посвятил.
И на его могилу розу
Краснее крови положил.
И все бы получилось складно
И праведно… Но он, колхоз,
Жил и неправильно, и скаредно,
Тащил по бездорожью воз
Людских лишений и страданий,
И редких праздников, как хмель.
И на всю степь петух горланил,
Когтями разгребая прель,
Златое зернышко выискивая,
Но попадались червяки.
«Осталось нам до цели близко!
Задумки наши велики!» —
Брехали радио, газеты
И председатель каждый день.
Но в брюхе у крестьян при этом
Урчало. И ложилась тень
Необоримой безнадеги
На захолустье хуторов.
Глядел с портрета Сталин строго,
И множил он ряды «врагов».
И проволкой колючей шибко
Опутывал святую Русь.
Качала мать пустую зыбку,
Живьем съедала ее грусть:
Год, как младенец похоронен,
Она ж в беспамятстве день-ночь,
На всю страну истошно стонет
И кличет безнадежно дочь.
А на стене сияет грамота —
Хвалебные слова вождя:
«Свинарке лучшей…» в черной рамке
Колхоза бренного беда.
Под Рождество
Вот оконнный глазок – полуночный пейзаж,
Нет на свете подобной картины.
Наотрез отказавшись от быта поклаж
И от прочей житейской рутины,
Я, ревнитель и страдник поэтических грез,
Как лунатик,