Но… как обычно в таких случаях, и совсем не вовремя, в голове у него зашептал знакомый нудный голосок:
– Эй, друг, у тебя же есть девчёнка. Поимей совесть.
В ответ Витяй только усмехнулся и щелчком указательного пальца запустил окурок в звёздное небо.
– А как же, – сказал он вслух, – Я имею её каждый день. А потом… звёзды на небе погасли.
2
В первые две-три секунды после пробуждения не всегда удается понять, что происходит, однако Витяй, несмотря на абсолютную темноту, сразу вник в суть проблемы. Машину, на заднем сиденье которой он ехал, трясло на ухабистой дороге. Захотелось встать, размять затекшие ноги и руки. Но они не слушались. Они были связаны, крепко и со знанием дела. Руки за спиной; ноги опутаты от щиколоток по самые колени.
Голова-тень, торчавшая из-за спинки водительского сиденья повернулась и посмотрела на него. Козырек бейсбольной кепки и бороду он заметил раньше, чем они слились в темное пятно, и до того как две серебристые точки зажглись в том месте, где должны быть глаза. Затем что-то твердое уперлось в шею. В голове загорелся огненный шар дикой, адской боли, темнота сделалась гуще и неудобства беспокоить перестали. "Это сон", подумал Витяй, когда очнулся снова. Но распятие, собственным телом придавленное к бетонному пыльному полу, больно впивалось в ребра.
"Нет, не сон".
Помещение вокруг напоминало то ли гараж, то ли подвал, заставленный всяким ненужным хламом. Старая микроволновка на полу справа, рядом старинное зелёное кресло с прогрызанной в спинке дырой. Тусклый свет от висящей на проводе лампочки доставал до деревянной лестницы в дальнем конце, верхняя половина которой растворялась в темноте. В шкафах вдоль стены поблескивали стеклянные банки и какие-то инструменты. Слева, у противоположной стены, стояло кубическое сооружение, накрытое сверху куском брезента. Вероятно, какой-нибудь бытовой прибор или большая клетка.
Осмотревшись, Витяй решил ползти в сторону лестницы, но попытка сдвинуться с места заставила его передумать. Он перевернулся на спину и сел. О том, что бы встать не могло быть никакой речи. Ноги его по ощущениям напоминали сейчас куски охлажденного мяса. Вдобавок, рот был затянут широкой липкой лентой и дышать приходилось носом, да и то, пока он, надышавшись пылью, пару раз не чихнул. С тех пор работала только одна ноздря и, надо сказать, с большим трудом. Каждое, даже самое незначительное усилие требовало порции воздуха, которого почти не было.
Его могли спасти руки, но связанные за спиной они представляли собой вещь абсолютно бесполезную.
В