Увозят пристани.
Теперь уж всё.
Зима.
Листвою правый берег замело,
листвою красной, жёлтой и зелёной.
Без лампочки фонарь,
чуть-чуть склонённый,
да лодки с пооблезшею смолой.
Мы каблуками вразнобой стучим,
идём с тобою –
как тогда, в апреле…
Холодный день.
И завтра не теплее.
Глядим на Волгу.
Пара слов. Молчим.
Ларёк забит.
Луж серая слюда.
И вдруг гудок
внезапный,
хриплый,
долгий –
увозят пристани.
Как будто навсегда.
Не надо уходить сейчас от Волги.
«Стернёй вокруг ершится поле…»
Стернёй вокруг ершится поле,
дымком окутано село.
В который раз мне стало больно,
что лето красное прошло.
Уже делянки перерыли
и от картошки нет следов.
И пруд, где рыбу мы ловили,
умолк в преддверье холодов.
Не дрогнет жёлтая дорога,
не зачернеет тучей даль.
Какая тихая тревога,
какая светлая печаль!
Вдыхая пряный запах дола,
как терпкий папиросный дым,
поверишь ты, что долго-долго
ещё ты будешь молодым.
И августа уже не жалко…
Лишь в серости ноябрьских дней
поймёшь, что лето провожал ты,
прощаясь с юностью своей…
«Сухие пятна на заборе…»
Сухие пятна на заборе,
зимы ослабли удила,
и серости холодной море
синица звенью подожгла.
И удивлённая трава
все мрачные сминает тени.
Гори, лежалая листва,
дыши, апрельское цветенье!
И в этой чистой тишине
невольно расправляешь плечи
и вновь идёшь, лицом к весне,
своей судьбе земной навстречу.
«То серый, то сиреневый…»
То серый,
то сиреневый,
не плачь, ледок,
не плачь.
Под струнными деревьями
шагает
мокрый грач.
Сугроб к обрыву
пятится,
открыв зелёный клад.
К апрелю
солнце
катится,
и нет ему преград.
Парной земли истома.
Травинка, как игла.
И после
ледолома
на Волге
синь и гладь.
Сквозь талый запах ели,
смешинками полна,
коляской детской
едет
по улицам весна.
И снова
верит город,
стряхнув
зимы кору,
что время –
не к раздору,
а к ладу и добру.
«Ветра от зорь красны…»
Ветра от зорь красны
на майском рубеже.
И музыка весны
колеблется