Добрый пастырь опомнился.
Старший Ангел улыбался, как святой Франциск. Нетерпеливо махнул рукой. Постучал по часам:
– Точно по-мексикански, падре. Мы все занятые люди. Vamonos, pues[79].
– Я… отказался от телевизора, – назидательно произнес падре. – На сорок дней. Не потому что должен. Но потому что хочу принести такого рода жертву! – Он вновь поймал волну. – Протестанты хотят отобрать наших святых! Наши благословенные статуи! Нашу Деву! И блудить вне брака. Содомский грех узаконен на этой земле! И вы, проклятое поколение, отвернувшееся от Господа и ценностей вашего матриарха, которая покоится здесь перед нами! Самое меньшее, что вы можете сделать, это принести жертву! Si, mi pueblo![80] Пожертвуйте хоть телевизором! – Он воздел руки. – Создатель и Спаситель наш требует жертвы! Пожертвуйте своими любимыми телепрограммами.
– Chingado[81]. – Старший Ангел обернулся к семейству: – Сейчас же показывают «Ледовый путь дальнобойщиков»[82].
Сдавленные смешки. Младшему Ангелу пришлось уткнуться в плечо сестры.
– Ш-ш-ш! – шикнула она хором с Сезаром.
Мэри Лу все еще была доброй католичкой. В некотором роде. Прикрыв рот носовым платочком, она коротко хохотнула и прошептала:
– Вот противный.
Минни села за спиной Младшего Ангела.
– Папочка, ты победитель, – сказала она.
Младший обернулся, и в его глазах читалось: Он всегда побеждает. И в ее ответном взгляде: Тебе это известно.
– Аминь, – угомонился наконец проповедник и скрылся за занавесом из искусственного шелка позади алтаря.
– А теперь семья будет говорить сама от себя, – провозгласил Старший Ангел.
Никто не был готов произносить речи, но elpatriarca[83] распорядился. И один за другим они выходили вперед и выдавали поэтические тексты в меру своих возможностей. А он сидел, сложив руки на тощем животе, кивал, улыбался и даже посмеивался, но не всплакнул ни разу.
– Ох, мама, – вздохнул Старший Ангел.
Он подвел ее. Это он понимал. Он столько раз ее подводил, по стольким поводам. Мать, отец, Масатлан и семья Бент, Браулио, Индио. Но для того, чтобы научиться управлять семейным судном, нужно было время. И ошибки неизбежны. Капитанами не рождаются, говорил он себе, капитанами становятся. Звучало, однако, не слишком убедительно.
Но мама. Поняв, что она не приняла его любимую Перлу, он позволил матери раствориться где-то на заднем плане его жизни. Ему хотелось думать, что мексиканская мать будет уважать мужчину, который защищает свою жену, вот только не учел, что у этой мексиканской мамаши собственные правила. Никогда никаких раздоров. Никакого неповиновения. И они были подчеркнуто любезны друг с другом. Но, приходя в гости, она при помощи нехитрых приемов всякий раз устраивала очередной террористический