Он стукнул по спинке водительского сиденья, но удар был так слаб, что сын ничего не почувствовал.
– Не волнуйся, папа. – Минни погладила его по плечу.
Он сердито вырвался.
– Минерва! – заорал он. – Ты делаешь мне больно! Стервятники все вы!
Она молча смахнула слезинку. В сотый уже раз. Но только одну слезинку. Ну и к черту.
Жена вздохнула. Сын выдул пузырь из жвачки, наполненный сигаретным дымом. Цигарку он высунул в щель окна. Старший Ангел видел, как струится дымок.
Он прикрыл глаза и попытался припомнить, что там говорил его приятель Дейв: благодарность, медитация, молитва, внимание к мелочам, которые, как ни странно, бесконечны. Напомнил себе, что семья остается семьей, сохраняет свою душу не только в хорошие времена, но и в тяжкие. Душа – в разведении комнатных цветов, в совместном завтраке, говорил Дейв. Какая чушь.
– Господи, да пошло оно все! – произнес он вслух.
Извинился перед Богом, что упомянул всуе его имя.
Но в самом-то деле.
Минивэну оставалось ехать еще много миль, а часы все тикали.
Семья арендовала ритуальный зал «Баварское шале» на Автомобильной Миле. Неподалеку салоны «Хонда» и «Додж». Отцы семейств, собравшиеся в вестибюле, вытягивали шеи, разглядывая пестрые ряды «челленджеров» и «чарджеров». Молодежь и малышня изучали парковку «Хонды», высматривая суперкары из «Форсажа». Новое поколение ни за что не сядет в драндулеты, на которых разъезжает старичье.
Люди слонялись у двойных дверей.
Здесь они прощались с Браулио. И с Дедом Антонио. У них тесные отношения с этим местом – это их традиция. Странным образом чувствуют себя почти как дома и отчего-то в приподнятом настроении. Постоянные гости знают, где стоят кофейные автоматы, где взять стаканчик и отбеливающую жвачку. Это был их личный Диснейленд смерти.
А за оградой, на главной улице, в полуквартале отсюда, притаился наблюдатель. Легендарный Индио. Один, весь в белом. Руки у него мускулистые, и на левом бицепсе этнотатуировка – колибри и виноград. На другом – Aladdin Sane[68]. Строка из песни Боуи по всей длине руки: ПОДАРИ МНЕ ЗАВТРА. Через левую ключицу, сразу над сердцем, имя, о котором он никогда не рассказывал и не собирался ничего объяснять: ДОРОГАЯ МЕЛИССА. Вот в чем проблема с этими людьми, думал Индио. Они никому не позволяют иметь свои тайны, но при этом каждый божий день что-то скрывают друг от друга. Эту пластинку Младший Ангел подарил ему сто лет назад. На чокере болталось одинокое черное эмалевое перо. Индио сидел, понурившись, в белоснежной, с перламутровым отливом, «ауди 6». Салон внутри весь отделан черным деревом. Блестящие черные волосы стекали по плечам на грудь. И он целый квартал тащился под Pusherman Кёртиса Мэйфилда[69], разглядывая их сквозь темные очки за двенадцать сотен баксов.
Со многими из