Девочка снова зарыдала. В это время вернулся отец, который с утра уходил по колхозным делам и тоже ничего не знал. Клава и ему рассказала. Мать, ещё раз выслушав, отрезала:
– Чего зря реветь, сама и виновата, нечего было запасы делать, дали, так ешь, ишь, запасливая какая!
Толя от этих слов сразу объявился, а Клава, лёжа на печи, обиженно отвернулась к стене. Семья уселась обедать без неё. Мать позвала за стол, но дочь не отзывалась. К печи подошёл отец. Его губы оказались у самого затылка девочки. Иван поцеловал её, пригладил ладонью волосы и тихо прошептал:
– Глашенька, ты голодом себя не мори, ты сядь да поешь как следует, а потом заберись на печь и сердись, вот они тогда и узнают, что с тобой шутки плохи!
Клава послушалась отца и села со всеми за стол. С гордым видом ела со всеми из общей чашки щи, затем отведали бабушкину выпечку с чаем. Когда мать раздала всем сахарок, Толя, который сидел рядом с сестрой тихонько пододвинул к ней свою долю. Клава поглядела на него: брат с виноватым видом часто моргал глазами, и она поняла, что он готов заплакать, если она не возьмёт сахар. Ей вдруг стало жалко его, и весь гнев улетучился. Совсем полный мир и любовь наступили, когда Зинка, через весь стол, еле дотянулась до Клавы, и с малюсенькой ладошки стала соскребать уже подмокшие и тающие кусочки:
– Угосайся, Гашенька, на здоовие!
Клава весело засмеялась: сестричка поняла, на что она обиделась, и решила пожертвовать и своим лакомством, чтобы утешить и развеселить её. Она обхватила сестру и стала её целовать.
Зинка была очень красивым ребенком, у неё были тонкие черты лица, в светло-золотистых кудряшках волосы, которых не могли удержать ни ленты, ни косынки, ни заколочки, они всегда выбирались наружу, были густыми, шелковистыми и очень мягкими. Когда Клава выносила Зину на улицу, все девчонки готовы были с ней играть и носить на руках. Зина принимала их внимание, пока рядом играли сестра или брат, но если те пропадали из виду, сразу раздавались горькие безутешные рыдания, такие, что даже соседи сбегались. Дома Зинка бегала, прыгала, пела песни и плясала, а на улице даже не говорила. Она вообще была смирным и очень послушным ребенком, понимала слова и никогда не капризничала. С ней было легко нянчиться. Когда Саша приходила к ним в дом, они могли делать и говорить, что хотели – Зина играла очень увлечённо сама по себе и не требовала особого внимания. Когда ей чего-то хотелось, она подходила, говорила, что ей надо и, получив, шла играть снова.
Санька в последнее время стала приводить с собой Веру. Та была совсем другим человечком – шумным, вечно голодным и недовольным, а, самое главное, недоверчивым, даже сестре она не доверяла. Малышка без тени стеснения требовала к себе особого внимания. Саша уже сейчас соглашалась с ней во всём. Чего бы ни захотела сестричка, рано или поздно у неё оказывалось. Утешало то, что получив требуемое, Вера через некоторое время теряла к нему интерес. Она была привлекательным ребёнком, но волосики у неё были жиденькие,