Впрочем, торговаться со мной трудно: я воин, а не торгаш, меня торговаться не учили. Торговаться я не привык, не люблю и не умею, у меня другие способы «убеждения». Поняв, что я ее не слышу, Дамочка перестала торговаться и начала жаловаться. Она говорила, что не сможет такое кушать, что ее деликатному желудку нужно соответствующее питание. На это я ответил ей, что доктор здесь я и я лучше знаю, кто что может кушать и что нужно ее желудку, будь он хоть трижды деликатный. Кроме того, я соизволил вспомнить (разумеется, я о них не забыл, а оставил «на потом», чтобы подсластить пилюлю) о фруктах, которые Дамочка могла по своему усмотрению добавлять в свой рацион.
– Разумеется, в разумных количествах! – строгим голосом добавил я.
Как ей со мной себя вести Дамочка не знала. Послать меня было вроде бы неудобно (хотя ей явно очень хотелось), ведь она сама обратилась ко мне за помощью и я оказался настолько любезен, что на целую неделю отменил прием больных (на эту неделю не было назначено у меня никаких больных, но ей об этом было знать совершенно ни к чему) и согласился переехать к ней и «собственными докторскими ручками» готовить ей еду.
Кстати, о переезде. С мужем у Дамочки были, я бы сказал, очень современные и очень европейские отношения. Во Вьетнаме, например, такое было бы совершенно невозможно. Такие отношения я описывал с помощью основного «цигунского» правила «кажется есть, кажется нет». «Кажется есть», потому что муж у нее действительно был. «Кажется нет», потому что жил он вместе с их двумя дочерьми в Лондоне и виделись они очень редко. Поэтому когда я переехал к ней, она не совсем понимала, для чего я это делаю. Судя по парадному наряду, «боевой раскраске» и, главное, по «эмоционально-энергетическому» фону, она была, как бы это культурно сформулировать, «не прочь»…
Вообще-то я не совсем понимаю, почему на меня так реагируют местные женщины. По здешним меркам я беден и не слишком красив, к тому же у меня нет «официальной» профессии. Иначе говоря, у меня нет лицензии