Неустрой в ответ только вздохнул.
– Мечи манят, да кони? – Заруба усмехнулся. – Тяжела войская жизнь-то, Неустрое… Хочешь, так просись у отца. Но уговаривать не буду, а то ещё отец твой обидится – скажет, сманиваю.
– А зачем ваш князь на Тьмуторокань идёт? – вдруг спросил Неустрой, сам неожиданно для себя.
Вой помолчал несколько мгновений.
– А его дядья обидели, – сказал он, наконец. – Стол ему дали малозначимый. Вот он и хочет себе ещё и Тьмуторокань прирезать.
– Разве же Волынь стол малозначимый? – удивился парень.
Но Заруба больше ничего прояснять ему не стал.
– Княжье то дело, Неустрое, не наше. Наше, войское, дело – в бой идти да голову сложить, если князь прикажет.
Шепель воротился из степи сам не свой. Молча ушёл куда-то на сеновал и там затих. Неустрой проводил его удивлённым взглядом, но смолчал. И сам за ним не пошёл – мало ли чего. Надо будет, так сам скажет.
Шепель выбрался с сеновала только часа через два. Всё так же молча. И работу домашнюю всю делал молча. Так ничего и не сказал.
Князь уезжал на другое утро. Дружина его так и ночевала в поле, по старинному русскому войскому навычаю – спали на попонах, седло в изголовье, стойно древлему Святославу Игоревичу. Благо ночь летняя тепла. И только князь да ещё Вышата-новогородец спали в доме Керкуна. Сами хозяева ночевали на сеновале, там, где днём отсиживался Шепель.
Трубили рога, ржали кони – дружина грудилась за воротами Звонкого Ручья, ожидая господина. Князь у крыльца прощался с радушными хозяевами. Тут и показался Шепель – в высоких сапогах и плаще. Подошёл нетвёрдыми шагами, кинул посторонь дикий взгляд и вдруг поклонился в пояс беглому волынскому князю:
– Княже! Ростислав Владимирич!
– Ну! – бросил князь, уже начиная понимать. Да и Керкун побледнел, глядя на одетого в дорожное сына.
– Прими в дружину, княже Ростислав, – выпалил Шепель одним духом. – Возьми с собой!
Пала тишина. И в этой тишине было только слышно, как глухо всхлипнула Керкунова хозяйка.
– Ну… – не враз нашёлся что ответить князь.
– Возьми, княже! – чуть ли не с мольбой выкрикнул Шепель. – Хоть отроком!
Князь покосился через плечо на Вышату, тот чуть повёл головой, словно соглашаясь, подмигнул Шепелю и негромко обронил:
– Гридень Славята говорил, что его и не отроком взять можно бы…
– Ну если так, – князь вздохнул. – У отца спроси дозволения.
Шепель поворотился к отцу, глянул отчаянно и дико. Поклонился.
– Отпусти, отче.
Керкун помолчал, потом тоже вздохнул и повторил за князем:
– Ну, если так…
– Собирайся, – велел князь, и Шепель сорвался с места, прокричав на бегу:
– Я мигом, княже!
А остолбенелому Неустрою отец велел:
– Оседлай для брата коня. Бурка оседлай.
Появился Шепель и впрямь быстро, уже с мешком за плечами, с ножом и саблей на широком