Санька впервые это понял: «Значит, железный человек, почти никогда и ничем не выдающий своих чувств «монстр», которого боится весь этаж, он тоже по-своему переживает».
И как подтверждение Санькиной мысли раздался слегка дрогнувший голос старшины:
– Что хотелось бы ещё сказать, ребята…
«Ребята?» – Санька чуть не упал прямо в строю. Такие слова от старшины он слышал впервые за два года.
– …Так вот, – продолжал тот. – Хотелось бы ещё раз поблагодарить вас за добросовестную службу. Командный состав батареи уже выразил благодарность, а это я от себя лично… Лично от себя. Спасибо! Хорошего у нас было намного больше, чем плохого. Надеюсь, что эти два лучших года вашей юности вы будете вспоминать только с положительными эмоциями. Ещё раз спасибо за службу! – И он пошёл вдоль шеренги, пожимая руку каждому увольняемому.
Пока происходила эта процедура, в коридоре кое-что изменилось. Он стал заполняться молодыми, вновь прибывшими солдатами. Вид их был ужасен. Длинные, мятые, иногда совсем не по размеру шинели; такие же мятые, словно их жевало стадо коров, а потом вдруг выплюнуло на головы новобранцев, шапки; у каждого за плечами тёмно-зелёные вещмешки; грязные, мокрые сапоги; уныло мерцающие, нечищеные бляхи ремней и дикие, затравленные, совсем уж грустные, совсем уж мальчишеские лица. Им ещё только предстояло возмужать, хлебнув солдатской каши, изведав бессонных ночей в карауле, стрельб и командно-штабных учений.
Прибывшие с молодыми два офицера старались отжимать их в другой конец длинного коридора. Выглядело это довольно комично, но построить новобранцев, пока на этаже находились увольняемые, было невозможно: элементарно не хватало места.
А народ всё прибывал. Среди множества мятых шапок замелькали ещё несколько офицерских фуражек. Дневальный по батарее рисковал сорвать голос, потому что при каждом появлении на этаже офицера или прапорщика он был обязан громко вызывать дежурного на выход.
Ситуация накалялась. Опытные, сопровождавшие «дембелей» старшины быстро её оценили. Пожав руку последнему стоявшему в строю солдату, Мартынюк резко скомандовал:
– Напра-во! Шагом марш! Строиться внизу, перед казармой!
Следом за ним такую же команду подал своим старший прапорщик Алчангян.
«А как же прощаться?!» – Эта мысль резанула каждого увольняемого. Три раза – весной, осенью и снова весной – их будили среди ночи для того, чтобы сказать последнее «пока». И напрочь улетал сон, и кое-кто из них чаще обычного моргал; кое-кто с силой прижимал к губам сжатый кулак; и все мечтали о том, что настанет, обязательно настанет тот час, когда и они вот так же разбудят батарею, чтобы сказать ребятам своё последнее «пока» или «догоняй». А получается зря мечтали.
Что тут началось! Единицы из «дембелей» молча покидали коридор. Остальные заволновались, загалдели:
– Товарищ старший прапорщик, а как же батарея?
– Прощание