– Беда у нас, Степан Степаныч… Юрку в милицию забрали… подрался он… Я с поликлиники прихожу, а мне бабки и говорят. Твой, мол, соколик чуть Генку с того двора не прибил, милицию вызывали, увезли их. Генку в больницу, а Юрку в отделение…
Мария присела на маленький раскладной стульчик, стоявший у двери в прихожей, и расплакалась.
– Да что ты, что ты, Маня, образуется, может, отпустят, – взяла её под руку жена Степан Степаныча. – Пошли в комнату. Ох, деточки…
– Образуется… – всхлипнула Мария. – Я как услыхала, бегом в пикет, может, думаю, Квасков там, да не застала его, домой ушёл. А сержант, знаешь, тот, что с приёмником, иль как он у них там называется, всё по набережной прохаживается, мне говорит: доигрался, мол, сынок ваш, хорошо, сутками отделается, а то и тюрьма. Всё, говорит, зависит от состояния потерпевшего, у него, говорит, сотрясение мозга наверняка, а может, и похуже что…
Мария закрыла лицо ладонями, на которые упали белёсые, местами уже седые прядки волос, и снова заплакала.
– Погоди, погоди, Маша, – положил ей руку на вздрагивающее плечо Степан Степаныч. – Как они подрались-то, дружки вроде?
– Да какие там дружки… Юрка хоть и ходит с ним, а как-то говорит мне: дерьмо, мол, этот Генка, ни дать, ни взять. Пацанов подговаривает, чтоб вещи старинные ему из дома носили, медали даже фронтовые… Выменивает чего-то, на толчке этом у Дворца труда крутится. Его ребята за глаза так и зовут «крокодилом». Я к бабке его бегала, надо ж попросить, чтоб суда-то не было, так она тоже: так, мол, и надо ему, чёрту, может, говорит, перетрухнутся мозги от сотрясения, может, дурь-то выскочит. Мается она с ним…
– Так ты причину узнала, из-за чего подрались? – повторил Степан Степаныч.
– Узнала. Девчонки рассказали. Они на лавочке в детском уголке сидели, а Генка пришёл выпимший, давайте, говорит, девочки, в карты поиграем, и рассыпал их веером. А карты не магазинные, гадости там всякие… Тут и Юрка на гóре подошёл. Схватил карты эти и давай рвать их. Ну и драться начали. Сначала вроде не сильно-то, да брандахлыст этот возьми и заори, что, мол, это Юрка перед Лариской себя показывает. Она там тоже была, убежала, правда, сразу. Ну, мой-то вскипел, как про Лариску услыхал, кинулся на бандюгу этого, а тот упал и головой об карусель… Тут и милиция… Степан Степаныч, и невдобно мне, да ты сходил бы в отделение, похлопотал бы, я ведь не знаю, как говорить там надо, плачу, да и всё. Дежурный сказал, чтоб утром я пришла, в семь часов, на разбор какой-то. А я до утра не знаю, как буду, у меня вон уж щека дёргается…
– Ну что ты убиваешься раньше времени… Юрку-то видала в милиции?
– Не показали мне его, не пустили. Утром, говорят, приходите…
– Вот что, Маша, ты не плачь, дело, я думаю, не такое серьёзное. Иди домой или хочешь у нас оставайся, Кольки нет, комната его свободная. А утром пойдём вместе. Сейчас идти бесполезно, и мне то же самое скажут. А утром пойдём пораньше.
– Спасибо, Степан Степаныч, – поднялась Мария. – Извините, да, думаю, к кому идти?
– Ну