Оказавшись у машины, он нервно открыл дверцу и забрался на водительское сиденье. Его так трясло от гнева, что он не решился сразу включить зажигание. В таком состоянии нельзя ехать, необходимо хотя бы немного успокоиться. Сергей сжал кулаки так, что хрустнули суставы, и тихо выругался:
– Негодяй. Какой же негодяй!
Истошные крики словно перебили его мысли, непрошеными гостями влетели в салон, и Ивашов, подняв глаза, увидел, как из ресторана выбегают испуганные люди. Толпа вытолкнула на улицу и менеджера, державшего мобильный возле уха и старавшегося перекричать людей:
– «Скорая»? Приезжайте скорее. Одному из наших посетителей плохо.
Позже Сергей не мог объяснить, почему он сразу понял, что «Скорую» вызывают его отцу: всего несколько минут назад мужчина был вполне здоров. Какая-то сила будто подняла Сергея, вынесла из салона и подтолкнула к ресторану. Менеджер смотрел на него глазами, расширившимися от ужаса:
– Ваш отец! Ему внезапно стало плохо.
Молодой человек, как вихрь, влетел в зал и подбежал к столику, за которым еще недавно сидел с ненавистным ему человеком. Отец лежал на полу, на посиневшем лице застыло страдание, скрюченные пальцы словно продолжали царапать ковер, а на фиолетовых губах белела пена.
– Отец! – Сергей наклонился над ним, потряс за плечи, потом приложил палец к артерии на шее. Пульса не было. Менеджер топтался возле них, наблюдая за каждым движением.
– Где «Скорая»? – спросил молодой человек и вдруг заорал, не узнавая своего голоса: – Почему так долго?
Глава 3
Вознесенск, 1965
Следователь Геннадий Беспальцев, высокий худой мужчина с пронзительными серыми глазами, лучшие оперативники отделения – Максим Вдовин, блондин лет тридцати с круглым румяным лицом и волнистыми золотистыми волосами, чем-то напоминавший Есенина, но стихи его не любивший и злившийся, когда ему указывали на это сходство, Андрей Горемыкин, крепкий мужичок средних лет, уже начавший лысеть, и пожилой седой судмедэксперт Дмитрий Степанович Панков, которого все называли не иначе как Степаныч, склонились над трупом часовщика.
– Что ж, труп пожилого мужчины, – констатировал Степаныч, глядя на потерпевшего, и повернул голову покойника. – Смотри, Гена, на лице гематомы. Но это еще не все. Поглядите-ка сюда. – Длинным худым пальцем он указал на запястья с довольно заметными потемневшими пятнами. – Не иначе как следы от веревки.
– И не только, – перебил его Беспальцев, кивнув на вздувшиеся красные волдыри. – Это ожоги, правильно, Степаныч?
Судмедэксперт усмехнулся и почесал седую гриву. Горемыкин посмотрел на старика с завистью: вот как бывает в жизни, ему уже за шестьдесят, а волосы густые, как у мальчишки, только белые. А ему едва стукнул сороковник – и уже не голова, а колено!
– Верно говоришь, – кивнул Панков. – Общение со мной тебя многому научило. Может, и вывод сам сделаешь?
– Вывод